Публикуем отрывки из дневника политзаключенного анархиста Игоря Олиневича. Начало здесь.
Из дневника Игоря Олиневича
За несколько дней начинаешь ловить и распознавать малейшие звуки. В сутки кормушка открывается несколько раз: завтрак, обед, ужин, лекарства. Дверь открывается 4 раза: утром и вечером в туалет, еще утром на обход дежурного, один раз на прогулку (если есть). И так месяцами, у некоторых годами с круглосуточными люминесцентным освещением.
Полная неизвестность, где я и что дальше. Часы забрали. Дни смешались…Просыпаешься и засыпаешь, не зная ни как долго спал, ни времени суток.
Что такое сознание арестанта в первые дни? Это – рой креатива воображения под катализатором подсознательного животного страха. Лишь постоянные физические упражнения приводили в чувство реальности. Изоляция…Каково это? Жизнь человека сплетается из тысячи социальных нитей: общение, обязательства, планы, отношения, работа, даже салат в холодильнике – все имеет ниточку в нашем сознании. И в один миг ты начинаешь выскальзывать с этого прочного настила. Не сразу, а постепенно. Внезапно вспоминаешь о каких-то делах, от более оперативных к менее, разум начинается как бы содрогаться, метаться, что нужно что-то предпринять. Ты пытаешься ухватиться за нити, не упустить как-то увязать по-новому, но вместо этого теряешь одну за другой все и падаешь в бездну пустоты. Это еще не самое страшное: тут хотя бы видишь что теряешь…
…В этом кромешном вакууме первая передача и первое письмо от близких, как луч света пробивает мрак и обжигает теплом. Помню. Как вытащил из пакетов теплые носки и шерстяное одеяло. Закутался в него и тут же провалился в сон с ощущением дома и родительской заботы…
«…У меня есть о чем с вами поговорить». – сказал седой, но крепкий полковник из 4-го отделения КГБ. Из окна самого дальнего кабинета открывался внезапный вид ночного города, центрального проспекта Минска. Не поверю, что после камеры на кого-то это не произвело бы впечатления. Так близко, и так далеко, длиною в годы…Чай, печенье, пряники, прочая обходительность, как в фильмах.
«Вы знаете, почему вы здесь?» — прозвучал коварный вопрос, как это делала инквизиция столетия назад. «Хотелось бы знать для начала, где я нахожусь?» — ответил я. Это не тюрьма, слава Богу, а СИЗО КГБ. Есть разница. Американка, как говорят в народе. В 30-е годы здесь было расстреляно более 30 тыс.человек. Печально, но уверяю вас, ни я, ни мои коллеги даже в мыслях не могут допускать больше такого» – продолжал полковник.
Три беседы до ночи, об анархическом движении, методах, личном выборе, смысле жизни и т.п. Полковник интересовался такими вещами, как «финансирование», «лидеры», «зарубежные связи», т.е потенциал движения в плане использования внешними силами для дестабилизации обстановки в стране. Ясно, у них мысль в одну сторону заточена. Никто уже не верит, что люди могут что-то делать самостоятельно из идейных побуждений. На третий день все закончилось вопросом: «А могут ли анархисты и власть идти вместе к светлому будущему? Хотели бы вы создать собственную организацию?. Тут, как щелчок, в памяти всплыл фрагмент из «Дневника источника», где через такое предложение и произошла вербовка! «По окончании срока я собираюсь заняться вопросами альтернативной энергетики – медленно, слово за словом, отчеканил я. Мой ответ сильно опечалил полковника…По дороге в камеру вспомнился Маяковский и его великое «..- я лучше блядям в ресторанах буду подносить ананасную воду…»
…Первая прогулка под падающим мокрым снегом, в дырявых матерчатых тапочках. Прогулка – это трехметровые суровые стены, дворик три на шесть шагов (!) и решетки с колючей проволокой под электрическим напряжением. Первый раз надолго отбивает охоту выходить снова, но ровно до тех пор, пока не приходит понимание того, что небо, пусть и в клеточку, лучше. чем неизменно грязно-белый потолок с неизменным светом 24 часа в сутки. …
«С вещами на выход!» — прозвучало распоряжение контролера. Закончились две недели одиночки, теперь в другую камеру. Захожу, здороваюсь. Передо мной стоят люди, самые обычные люди с человеческими лицами. Как-то не так я представлял себе уголовников. Подходит паренек и спрашивает: «За МТЗ гонял?». Говорят, что мир тесен. Но кто-бы мог подумать, что я встречу в СИЗО КГБ, где всего-то 18 камер на мест 60 с человеком, с которым несколько лет гонял по околофутболу за МТЗ_РИПО! Воистину, тесен мир! Настрой улучшился. Макс -22 года, Кирилл – 29 лет, Владимир – 55 лет. Поскакали дни-недели…Сидеть в компании адекватных людей гораздо лучше, чем в одиночке. С точки зрения быта решается уйма вопросов по нехватке тысячи мелочей. Чеснок, лук, мыло, паста, спички, кипятильник, ручка, карандаш, лист бумаги, конверт, таз, нитки, всякие мыльно-рыльные принадлежности… Все не упомнишь. Но более важно, это получение представления о дальнейших перспективах пребывания за решеткой. Как и что решается с администрацией, какие процессы происходят в следственно-судебной системе, ожидаемые сроки предварительного расследования, статьи УК, которые грозят по делу. Вообщем, целостный взгляд на свое текущее положение. Но самое главное, это чувство коллективизма. Очень быстро вырабатывается арестантская солидарность, хотя в американке устоявшейся зэковской культуры нет. Практикуются все естественные стремления человека к общению, взаимовыручке, чувство сопричастности, игры, шутки, и, конечно же, смех. Беда сближает и заметно, как человек, будучи на воле индивидуалистичным, замкнутым, становится более социальным и открытым. Готовка пищи, уборка, помывка, даже простое передвижение по камере или строем требует постоянной оглядки на других. Одним словом, уходит первичный страх перед неизвестностью и суровостью тюремной обители. Ведь самый главный враг – это собственное воображение. Вскоре обстоятельства заставили убедиться в истинности этого утверждения. Все мы, заключенные американки того времени, убедились в этом.
От родных и друзей, товарищей и незнакомых приходили письма со словами поддержки и солидарности. Состоялась встреча с адвокатом. С собой он принес частицу абсолютно чужеродного этому каменному вакууму мира, того, что мне дружественен. Это воодушевило меня и еще больше укрепило в мысли, что я не один. Чувство уверенности в себе абсолютно доминировало и душило голоса отчаяния и сокрушения о поломанной жизни, карьере, быту и прочим мелочам жизни. Что скрывать, первое время об этом думает каждый. Вопрос в том, закончатся ли эти мысли в это самое «первое время» или будут и дальше терзать душу.
(продолжение следует)