Заключительная часть статьи об истории испанского анархизма.

В апреле 1931 г. в Испании установилась Вторая республика. Страну охватило почти праздничное настроение, каждый связывал с новой властью какие-то надежды. На повестке дня стояли меры по борьбе с экономическим кризисом, ликвидация латифундий, ограничение власти армии и церкви. Но правительство – коалиция разнородных сил – оказалось неспособным к быстрым и радикальным действиям. Оно теряло время – разочарование росло.

Министром труда стал известнейший деятель Социалистической партии Франсиско Ларго Кабальеро. Анархисты были им особенно недовольны: всей своей властью новый министр пытался ограничить влияние их синдиката CNT в пользу «своего», социалистического синдиката UGT. Кроме того, он создал «смешанные суды» из представителей синдикатов и предпринимателей, и забастовка признавалась нелегальной, если спор не прошёл предварительно через такой суд. Всё это, на взгляд анархистов, было покушением на главное оружие синдикатов – на «прямое действие» (забастовку).

В июле CNT организовала забастовку работников национальной телефонной компании – «Телефоники», охватившую крупнейшие города. «Телефоника» была американской собственностью, во время диктатуры Примо-де-Риверы она заключила договор на 20 лет монополии в Испании, причём на таких условиях, что в 1930 г. один из видных социалистических лидеров назвал этот договор «грабежом» и обещал, что республика – если победит – его аннулирует. Но теперь-то первостепенной заботой правительства было показать, что в стране царит порядок, и воспрепятствовать катастрофической утечке иностранного капитала. Поэтому забастовка была подавлена самым жестоким образом (40 убитых в Севилье).

Очень скоро разные анархистские группы начали «период восстаний».
Правительство реагировало жёстко. Знаменитой стала фраза, которую Мануэль Асанья (председатель правительства) сказал одному военному чину при начале шахтёрской забастовки: «Даю вам не больше 15 минут от прибытия войск до подавления этих».

Один из самых памятных трагических эпизодов произошёл в селении Херес-де-ла-Фронтера: там большая крестьянская семья «потомственных» анархистов со товарищи, под предводительством 70-летнего патриарха, решила, что пробил час провозгласить в этой отдельно взятой деревне «анархический коммунизм». Восставшие были перебиты, а 14 пленных расстреляны гражданской гвардией, причём в ходе разбирательства выяснилось, что такой приказ их командир получил с самого «верха».

Каждый действовал в соответствии с собственной логикой: правительство пыталось навести порядок в стране, анархисты же вовсе не были этим озабочены, и падение государства, хотя бы даже и республики, не рассматривали как большую потерю.

Однако в анархистских рядах тоже не было единодушия. В августе 1931 г. выходит знаменитый «Манифест тридцати». Самая «весомая» из тридцати подписей принадлежала Анхелю Пестанье, на тот момент – генеральному секретарю CNT. Манифест заявлял, что постоянная игра в бунт, в потасовку, в революцию – в реальности только задерживает настоящую революцию. Позже, в 1934 году, Анхель Пестанья создаст Синдикалистскую партию («чистые» анархисты бежали от партий как чёрт от ладана): он окончательно придёт к выводу, что политика делается политическими средствами.

Противоположным крылом анархизма была FAI, призывавшая к революции.

Пока же единственное, чего добились радикальные анархисты, – это был провал на выборах в 1933 году коалиции левых и приход к власти в Испании блока правых. Во время предвыборной кампании 1933 года CNT призывает своих сторонников игнорировать выборы – это называют одной из главных причин победы правых. Наступило  «чёрное двухлетие», когда у власти стояло правительство Хиля Роблеса.

Во время «чёрного двухлетия» другие политические силы – левые социалисты и коммунисты – начинают перехватывать у анархистов инициативу в социальной борьбе. В октябре 1934 г. произошло знаменитое восстание в Астурии, во время которого все эти три левых силы вступили в очень проблематичное взаимодействие друг с другом. Астурийское восстание во многих смыслах стало репетицией будущей гражданской войны. Был, например, момент, когда рабочие-анархисты Хихона и Авилеса пришли в Овьедо – столицу региона, захваченную рабочими-социалистами, – просить оружие. Социалисты, не доверяя им, оружия не дали. В результате ничто не смогло помешать тому, чтоб правительственные войска высадились в Хихоне и началась настоящая бойня.

Во время новых выборов, в феврале 1936 года, анархисты пошли на уступки -призвали голосовать за коалицию левых сил «Народный Фронт».

К власти пришло правительство Народного Фронта, президентом опять стал Мануэль Асанья. Месяцы с этого момента до начала гражданской войны в июле – были жизнью на вулкане, с непрекращающимися забастовками, терактами, вооружёнными стычками между «боевиками» разной политической окраски.

18 июля произошёл военный мятеж. Началась гражданская война и одновременно – социальная революция.

Испанская революция. Очагом революции стала Каталония – вотчина анархистов. Здесь они были настолько сильны, что правительство вынужденно было сними считаться, представители CNT вошли в Комитет антифашистских милиций.

В конце августа 1936 г. CNT  была официально приглашена в  Женералитат – правительство Каталонии (под председательством каталонского националиста Луиса Компаниса). После колебаний – и с условием называть правительство не «правительством», а хунтой – анархисты согласились. Этот «совет»  специальным декретом узаконил то, что уже само собой совершалось в Каталонии, – социализацию предприятий, оказавшихся без хозяев, и установление рабочего контроля – над остальными.

Анархисты вошли и в центральное правительство, которое стало называться «Национальным Советом обороны» (председатель – Ларго Кабальеро, президент республики – Асанья). Среди них двое были «умеренными» и двое радикальными. Последние – бывший террорист и гроза банков Хуан Гарсия Оливер и пламенная журналистка Федерика Монтсень, – будучи рекомендованы в правительство, пережили настоящую душевную бурю. Федерика Монтсень рассказывает: «Я сказала, что нет, что я, член семьи анархистов, не вижу себя в правительстве, что этого не может быть. Но тогда Гарсия Оливер сказал, что если я не согласна, то и он тоже, – либо оба, либо никто из нас. Возможно, для него это было так же трудно, как и для меня, потому что он был живым воплощением FAI… Для меня это был прыжок в ужасную пустоту, и для него тоже». Вхождение во властные структуры сильно противоречило принципам анархизма, но анархисты пошли на этот шаг, потому что такое сотрудничество было единственной альтернативой немедленной революции. Тогда бы республика оказалась меж двух фронтов, и франкисты оказались бы в значительно более выгодном положении. Позже, кстати, так и случилось – но уже не по вине анархистов

Буэнавентура Дуррути — неавторитарный вождь

Что касается военных действий, то главные силы анархистов сражались в Арагоне. Поэтому именно в Арагоне большое распространение получили сельскохозяйственные коммуны – опыт, достаточно отличный от того, что был в Советском Союзе. Несмотря на нехватку оружия, прежде всего – тяжелого вооружения, танков и самолетов, Арагонский фронт стоял, отражая атаки франкистских частей. Важным было то, что Арагонский фронт прикрывал промышленные районы Республики – когда позже франкистам удалось его прорвать, участь Республики была решена.

Анархические части, вопреки распространенному мнению, не были неорганизованными. Одной из важнейших функций CNT в республике было поддержание обороноспособности Арагонского фронта и производства в Каталонии и Арагоне. Синдикалисты выступали за развертывание партизанской войны в тылу противника и сохранение самоуправления в армии (милиционной системы). Профессиональный военный полковник Х. де ла Бераса так оценивал анархо-синдикалистскую милицию: «С военной точки зрения – это хаос, но это хаос, который работает».

Боеспособность милиции поддерживало осознание справедливости существовавших в ней отношений. Д.Оруэлл писал о своих впечатлениях от службы в милиции: «Для испанских милиционеров, пока они существовали, существовал и некий микрокосм бесклассового общества. В этом сообществе не было никого, кто действовал бы из-под палки. Когда был недостаток всего, но не было привилегий и чинопочитания, каждый получал, возможно, грубый прообраз того, как будут выглядеть начальные стадии социализма».

Этот «грубый образ» царил и в тылу.

Побывавший в Барселоне в декабре 1936 г. Д.Оруэлл писал: «Впервые я был в городе, где рабочий класс был «в седле». Практически любое здание любого размера было захвачено рабочими и украшено красными флагами или черно-красными флагами анархистов… Церкви здесь и там были систематически разрушаемы группами рабочих. Каждый магазин и кафе имели надпись, сообщавшую, что они коллективизированы… Официанты и продавцы смотрели вам в глаза и обращались к вам как к равному. Холопские и даже церемониальные формы речи на время исчезли. Никто не говорил «дон» или «сеньор». Каждый обращался к каждому «товарищ» и «ты», и говорил «привет» вместо «добрый день»… Человеческие существа старались чувствовать себя как человеческие существа, а не зубцы в капиталистической машине».

Анархо-синдикалисты ввели в Каталонии бесплатное медицинское обслуживание, сохранившее прежнее качество. После прихода к руководству министерством здравоохранения Ф. Монтсени бесплатное медицинское обслуживание стало вводиться по всей стране. Развертывались новые места для больных туберкулезом, укреплялась профилактика эпидемиологических заболеваний (несмотря на войну, в это время Испанию минули эпидемии), создавались детские медицинские учреждения. Вводились новые методы спасения раненых (включая переливание крови), которые предложили медики-интернационалисты. По словам Х. Томаса эти методы «произвели медицинскую революцию».

Оказавшись во главе министерства юстиции (по-испански это слово значит как право, так и справедливость), Г.Оливер начал с сожжения архива обвинительных актов. Министерство вело систематическую работу по наведению порядка в республиканских институтах, предотвращению проникновения в них сторонников франкистов. Соответствующее обращение министр отправил и FAI. Товарищи по движению, солидаризировавшись с поставленной Оливером целью, напомнили ему, что пока к членам организации не предъявлялось конкретных обвинений в шпионаже.

Были отменены судебные платежи, узаконены «свободные» (не зарегистрированные) браки. Взяв на себя задачу реформирования юридической системы, анархо-синдикалисты занялись и реорганизацией пенитенциарной системы. Декрет 26 декабря 1936 г. санкционировал создание трудовых лагерей, которые были организованы в республиканской зоне в первые месяцы гражданской войны. 7 апреля 1937 г. был сформирован Национальный патронат трудовых лагерей, который осуществлял общее руководство и контроль над их состоянием. А.Сухи во время поездки по Арагону посетил концентрационный лагерь в Вальмуэле, контролируемый FAI. В лагере вместе работали и заключенные, и анархисты, одновременно охранявшие их. Они строили ирригационную систему, пасли скот, занимались земледелием. Заключенные и охранники «обращались друг к другу как равные». Ограничения на встречи с родными и знакомыми были незначительны. По существу это был производственный коллектив, в котором вынуждены были работать и фалангисты.

Достижением министерства юстиции во главе с Г.Оливером стало упорядочение системы трибуналов, возникших в ходе революции.

В соответствии с анархо-синдикалистской доктриной рабочие-синдикалисты взяли предприятия в свои руки. Этот процесс назывался по разному: коллективизация, инкаутация, синдикализация, и составлял, по мнению анархо-синдикалистов, «первый этап социальной революции». Первая волна коллективизации прошла в июле-сентябре 1936 г. Наиболее активно коллективизация проводилась в зоне, контролировавшейся CNT, хотя и в других регионах Испании рабочие часто коллективизировали предприятия. Но здесь все же преобладал рабочий контроль над принятием управленческих решений. ВСТ тоже поддержал коллективизацию.

Высшим органом на коллективизированном предприятии считалось рабочее собрание (ассамблея). Сами ассамблеи, конечно, не могли управлять производством. Первоначально на них царил хаос, так как опыта самоуправления у рабочих не было – большинство из них большую часть своей жизни даже не состояли в профсоюзах. Позднее ассамблеи более четко организовывались синдикатами. Рабочие считали, что они сами принимают решения, и это обеспечивало их согласие с ними. Привлечение рабочих к управлению и самоощущение себя собственниками производства давало экономический эффект.

Конференции рабочих играли мобилизующую роль, и иногда на них высказывались идеи, помогавшие менеджерам и профсоюзным лидерам находить выход в тяжелой экономической ситуации военного времени. Трудно сказать, смогли бы подобные стимулы стать долгосрочными. Но материальная заинтересованность также играла немалую роль в качестве стимула к труду, так как рабочие сами распределяли прибыль предприятия.

Несмотря на тяжелую экономическую ситуацию, вызванную войной и расколом страны, коллективизированная промышленность не допустила резкого падения производства. С июля по декабрь 1936 г. производство промышленности Каталонии упало на 29% и стабилизировалось до июня 1937 г. (когда началось разрушение синдикалистской системы военно-политическими методами). Металлообработка и машиностроение, от которых зависело поступление на фронт отечественных вооружений, росли до апреля 1937 г., то есть именно в период лидерства анархо-синдикалистов в регионе.

Рабочие советы были избраны практически на всех предприятиях Каталонии. Каждый год их состав обновлялся. По соглашению с рабочими на их заседании мог присутствовать представитель Женералитата (под более жестким контролем Женералитата были оставлены 125 заводов). Предприятия сменили собственника, но структура управления изменилась незначительно. Большая часть прежних менеджеров сохранила свои места. Иногда управляющими становились старые владельцы фабрик. Ассамблея назначала и смещала директора. Позднее его мог сместить также Генеральный индустриальный совет Каталонии. Руководство было относительно стабильным.

Активно участвовало в управлении около четверти работников – довольно значительный результат.

Одновременно с городской коллективизацией развернулось движение за коллективизацию сельского хозяйства.

Коллективизация опиралась на революционный земельный передел, вызванный массовым бегством помещиков из республиканской зоны. «Брошенные» латифундии конфисковывались. «Все секвестированные земли будут находиться под контролем и управлением союза и обработка их коллективным способом отразится в первую очередь на союзах и всех трудящихся вообще», – говорилось в решении крестьянского съезда Каталонии, представлявшего около 200 союзов.

Первоначально это движение было поддержано и CNT, и ВСТ, что было закреплено в соглашении арагонских организаций этих союзов 22 февраля 1937г.

В руках коллективов находилось около 9 миллионов акров земли. Большинством коллективов руководили анархисты. Но около 800 хозяйств из примерно 2500 находились под контролем социалистов, а в органах большинства коллективов социалисты присутствовали.

Коллективы численностью 200-500 (реже от 30 до 5000) человек создавались на базе крестьянских общин, хотя, говоря словами А.Переса-Баро, «только меньшинство понимало, что коллективизация означает возвращение к обществу, которое, исторически было экспроприировано капитализмом».

Основная часть имущества в результате коллективизации становилась общей, работу вели совместно. Важнейшие решения принимались на общих собраниях, однако повседневное руководство осуществлялось лидерами коллективов. Ассамблеи решали множество вопросов – от строительства школы до определения хлебных рационов. Часто в ассамблеях участвовали и крестьяне, не вступившие в коллектив.

Ассамблея избирала административную комиссию (исполнительный комитет), регулярно (раз в неделю или в месяц) собиравшую ассамблею для решения важнейших вопросов. Члены комиссии руководили текущей работой коллектива. В уставе коллектива Тамарите де Литера говорилось, что «все обязаны выполнять инструкции ответственных делегатов, полученные на предварительной встрече перед работой» под угрозой исключения из коллектива. Формально работник как истинный анархист мог отказаться от выполнения указания менеджера до начала работы, но, дав согласие, должен был держать слово. Это считалось уже проявлением не власти, а самодисциплины. Сохранялись и органы власти. Так, в коллективизированном селении Альмагро анархисты заняли только 6 из 15 мест в муниципальном совете.

В коллективы, как правило, входили крестьяне нескольких селений. Часть крестьян коллективизированного села в коллектив не входила, продолжая вести индивидуальное хозяйство. В этих случаях крестьяне как правило участвовали в некоторых мероприятиях коллектива (что определялось специальными договоренностями), имели кредит в коллективных лавках, участвовали в потребкооперации. Наемный труд в Арагоне был запрещен даже в индивидуальных хозяйствах.

Крестьян привлекали в коллектив как выгоды совместного ведения хозяйства в тяжелых условиях войны (прежде всего в области товарообмена и культурной жизни, которые обеспечивались и поддерживались структурами CNT), а также идеологическое (в отдельных случаях – и физическое) давление анархистов. Однако коллективы существовали и в тех регионах, где влияние анархо-синдикалистов не было доминирующим – в Леванте и Кастилии. Участник коллективизации М. Рохо считает основными ее мотивами также оказание помощи фронту (коллективы были удобной «единицей снабжения») и установление «социального равенства», к которому стремились крестьяне в это время.

Коллективы отменили деньги и ввели уравнительное распределение. Часть потребления осуществлялась коллективно. Рыночные отношения, сохранявшиеся в коллективизированном секторе в тех или иных формах, всегда ограничивались и регулировались.

В результате преобразований в Испании, прежде всего в Каталонии и Арагоне, возник новый сектор экономики, качественно отличный как от капиталистического, так и от государственного – прежде всего развитой системой самоуправления и участия труженика в принятии производственных решений. Несмотря на отрицательное отношение анархистской доктрины к «демократии» (многопартийной парламентской системе), анархо-синдикалисты распространили демократию на сферу производства. Рабочий получил возможность непосредственно влиять на принятие производственных решений. Опираясь на профсоюзные структуры, анархо-синдикалисты и левые социалисты сделали практический шаг к ликвидации отчуждения производителя от средств производства.