Белорусская оппозиционная журналистка на собственном опыте познакомилась с прелестями европейской демократии, о которых так много писала живя в Беларуси, и выяснила, что демократия, гуманизм и права человека в либеральной Европе ничего не значат, когда ты всего лишь беженец или мигрант.(прим. РД)
В августе этого года белорусская журналистка Ольга Класковская начала работу над статьёй «Скандинавская демократия для беженцев» о своих злоключениях в Норвегии и Швеции. К концу августа она написала первую часть статьи – «Норвежский концлагерь». Вторую часть – «Шведский дурдом» – она не успела дописать, так как снова была вынуждена бежать из Польши, спасаясь от преследований польских властей. Оказавшись в Швеции, она долгое время была без своего компьютера, а потом попала в больницу с обострением нескольких хронических заболеваний – сказываются последствия долгой и «счастливой» жизни в «доброй, душевной и замечательной» Польше. Первоначально я хотел опубликовать сразу две части статьи. Теперь неизвестно, будет ли вообще закончена вторая часть. Публикую только первую часть статьи Ольги.
Евгений Новожилов
Варшава
Часть I: Норвежский концлагерь
Признаться честно, если бы ещё год назад мне кто-то сказал, что придётся пройти в жизни через подобный ад и что такое в принципе возможно (тем более, в «демократической Европе») – никогда бы не поверила! Возможно, просто рассмеялась бы в лицо этому человеку. Либо подумала бы, что этот человек явно повредился рассудком… либо он агент КГБ. Как же такое возможно? В Европе, в Скандинавии, оплоте демократии, у рьяных борцов за права человека?.. Я ведь так много репортажей сделала о демократических ценностях Европы и о солидарной европейского сообщества касательно белорусского вопроса. Я ведь изо дня в день далдонила своим радиослушателям, писала своим читателям о европейской демократии, о том, что Европа думает о Беларуси и наших проблемах. И уж, безусловно, о том, что никогда не оставит нас в беде. А сколько мы чашек кофе перепили с теми же европейскими дипломатами и прочими миссионерами в Минске, Варшаве, на различных фуршетах/банкетах – все размахивали руками: мол, молодцы, ребята! Сражайтесь за демократию в Беларуси! Мы с вами! И никогда не оставим вас в беде. За вами – будущее Беларуси!
Когда коснулось реальной помощи — все, размахивающие некогда руками и бившие себя пяткой в грудь, моментально испарились… Вот и всё. Какие лозунги? Какие права человека? Какая поддержка белорусских оппозиционеров? Да и вообще, о чём разговор?..
То, что произошло со мной в демократической Европе (и не только со мной), оказывается, не только возможно, но и… более того… это всё уже давно возведено в ранг нормы. Вся система защиты «прав беженцев» и вообще прав человека построена на тотальной лжи, лицемерии, сплошных нарушениях, издевательствах и унижениях. Чего стоит один только «Дублин»…
Более подробно – на собственном примере в этой статье.
В августе 2009 года мне пришлось бежать из Польши.
Основная причина, подтолкнувшая к побегу: во время судебных перипетий с Беларусью Польша передала все мои личные данные диктаторскому (по определению самих же поляков и польского правительства) белорусскому режиму. Была грубейшим образом нарушена Женевская конвенция о защите прав беженцев. В скором времени, после данного инцидента, на меня было совершено нападение с нанесением ножевых ранений. Исполнитель и заказчик по сей день не найдены. Никто меня не защитил и даже не собирался. Несмотря на то, что накануне трагедии я многократно просила полицию о защите, сообщала о фактах многочисленных угроз, писала заявления – в том числе на имя министра МВД Польши…
Ни о какой защите со стороны польского государства уже и речи быть не могло. Бронирую билет Варшава-Осло. Через два часа мы (я, мама и дочка) уже спускаемся с трапа самолета на скандинавскую землю.
Демократия для внутреннего пользования
Осло встретил холодным, пронзительным ветром.
Серые здания. Люди-роботы. Ничего не отражающий стеклянный взгляд у прохожих. Сразу появилось ощущение дискомфорта и тревоги – и отнюдь не только суровый скандинавский климат провоцировал эти чувства. Скорее, это было предчувствие беды.
Съёжившись, пилим с чемоданами в местный комиссариат полиции.
Уже за версту было видно, что идём в правильном направлении, – да, ошибиться невозможно! Уродливое жёлтое здание с решётками. Вокруг «товарищи по несчастью» -сомалийцы, афганцы, арабы, ещё Бог весть кто… Нервно курят. Гробовое молчание.
Отдаём оригиналы документов дежурному офицеру. Наверное, это было большой ошибкой, т.к. документы мне не вернули и по сей день! (Но об этом позже). Потом тот же полицейский начинает нас обыскивать. Перелопатил все сумки и карманы, даже в портмоне залез – пересчитал деньги, покрутил в руках кредитки/визитки. Потом указал нам на какую-то жуткую дверь и сказал пройти туда и ждать. «Вас позовут», – кокетливо улыбнулся викинг в погонах и шумно захлопнул за нами дверь.
И тут я с ужасом начинаю понимать, где мы оказались. Вернее, уже перестаю что-либо понимать вообще… В комнате, так сказать, ожидания, примерно сто человек, основная масса которых – выходцы из африканских стран. Помещение со всех сторон заколочено, жуткая вонь. Ощущение удушья. С ужасом начинаем осознавать, что только практически мы одни там белые. Часть африканцев смотрит на нас с интересом и недоверием. Большинство – демонстративно презрительно. Проходит несколько часов – нас так никто и не позвал никуда. Любопытно, что из женщин с детьми – только я с дочкой и палестинка Амира с четырёхлетней малышкой. Но мужчин-одиночек на дорожное интервью почему-то вызывали первыми . А нас как будто бы и не существовало. Дети начали хныкать от духоты, вони и голода. Стучу дежурному: мол, выпусти на полчаса в ближайший магазин – у меня есть норвежские кроны, куплю детям что-нибудь перекусить.
– Нет, не положено.
– Что не положено? Есть не положено ребенку?? Только потому, что он азюлянт?.. Где, в каком законе, в какой Конвенции прав ребенка это написано? В чём дело, офицер?
– Я сказал нельзя! Ешьте то, что есть в комнате.
«То, что есть в комнате,» – это крохотные (размером с мизинец) тюбики с каким-то жутким рыбным маслом, джем и хлеб.
Так наши дети «питались» почти двое суток.
Вечером того же дня, после 23 ч., нас (женщин с детьми плюс моя мама и ещё одна беременная иранка) всё же отвезли в хостель (мужики и часть женщин остались спать на полу в полиции. Некторые так по 3-4 дня там проводили… У одного парня-чеченца обострилась хроническая болезнь, просил доктора – никто даже не отреагировал…)
Везли нас, как закоренелых зеков, последних убийц – в полицейской машине с решётками… В 8 утра тот же полицейский всё на той же машине привёз нас обратно в участок. И только к вечеру следующего для «за нами пришли»:
– Кто здесь из Беларуси? Сюда!
Проводящая с нами «дорожное интерьвю» полицейская больше напоминала овчарку, чем компетентного представителя официальной власти. Сначала долго доказывала нам, что мы – поляки, граждане Евросоюза, поэтому азюль в Норвегии просить не можем. Хотя в наших женевских документах черным по белому написано: «гражданство – Беларусь». Но разве дауну это дано понять? Потом по её просьбе пришли еще какие-то «эксперты», потом были бесконечные телефонные переговоры по внутреннему телефону, потом ещё кто-то пришёл… Потом кто-то вышел и кто-то опять пришёл… Крутили-вертели в руках наши женевские паспорта и польские карты побыту, о чём-то спорили, без конца звонили куда-то, в ход уже и мобилы пошли. И это всё о нас! Прошло хрен знает сколько времени (час, два, может больше, не знаю…) и только тогда «овчарка» рявкающим голосом выдавила наконец: «А, так вы белорусы? Ну тогда можете азюль в Норвегии просить!»
Интервью происходило в хамской, унижающей манере. Она только и делала, что говорила сама, нас вообще не слушала. Сразу же стала угрожать, что нас в течение 48 часов отправят обратно в Варшаву и никто здесь нами заниматься не будет. Даже не удосужилась выслушать, почему, мы собственно, убежали из Польши и почему нам необходима защита норвежского государства. В конечном итоге она вообще нас выгнала (!) из кабинета. Обратно в «зал ожидания».
Тем временем вонь в комнате все усиливалась.
Сомалийцы стали снимать носки с мокрых от пота ног, что привносило еще больший, неповторимый аромат в душную комнату. Некторые, не стесняясь, открыто так, с улыбочкой ковырялись в потных ногах. Что они там искали – не знаю. Наверное, вчерашний день.
За нами пришли снова спустя несколько часов.
Дело поручили уже другому полицейскому. По его словам, его коллега, которая занималась нами первоначально… «отказалась от нас, так как мы очень много говорили и у неё от нас разболелась голова – она плохо себя почувствовала и пошла домой…»
Надо отдать должное её напарнику: разговаривал с нами очень доброжелательно, всё внимательно выслушал (но он был не норг, а албанец! просто родился в Норвегии), сделал ксерокопии моих публикаций и материалов по делу (хотя на «дорожном интервью», как правило, этого не делают). Всё аккуратно подшил в папку с делом и даже позвонил в UDI (местное миграционное управление) и попросил, чтобы нам дали главное интервью. Видимо, звонил по каким-то своим каналам, т.к. с мобильника. Потом отправил переводчицу домой и продолжил разговор со мной уже по-английски.
– Ольга, я вижу, что вы на самом деле человек со сложной драматической биографией и на самом деле нуждаетесь в защите. Лично я бы очень хотел, чтобы вы остались в Норвегии. Такие эмигранты нам нужны. Чем смогу – помогу. Ну а вы со своей стороны пока лягте на дно, так сказать. Пока временно отодвиньте политику и подумайте о собственной безопасности и безопасности вашего ребёнка. Никогда не ввязывайтесь в борьбу, если не видите её итогов, её конца. Если что, звоните мне. Удачи!
Как у меня бутерброд отбирали…
И вот мы в транзитном лагере Танум, что недалеко от Осло. Такое ощущение, что нахожусь где-то в Кабуле или Могадишо… Вокруг руины и жуткие грязные бараки. Лес. Ноль цивилизации. Сомалийцы в национальных балахонах играют в пинг-понг. Дико ржут почему-то.
Белых единицы. Человек 5-7. Сочувственно, солидарно переглядываемся.
В приёмной араб с деловым, наглым видом (уже, видать, забыл, что сам вчерашний эмигрант и с корабля на бал, что называется, причалил) распределяет людей по комнатам. Нас заселили в последнюю очередь! И это при том, что только мы там были с ребёнком, и что наша комната уже давно была свободной! Десятки раз подходила к наглецу, слишком быстро почувствовавшему себя норгом – мол, в чём дело. Мы уставшие и измученные, хотим спать. Он всегда отвечал: «Ищу для вас комнату. Всё занято пока».
После заселения нас сразу же сделали дежурными по уборке. Козлами отпущения, иными словами. Это означает, что мы должны были мыть весь этаж плюс туалеты (общие) и душ. Я категорически отказываюсь. С таким африкано-афганским контингентом… – ещё не хватало какой заразы подцепить! Кто их вообще проверял на наличие каких-либо болезней/инфекций? Плюс сосед-армянин, доктор по специальности, сообщил, что недавно здесь случайно выявили одного негра, больного малярией… Армянин написал жалобу в UDI и всевозможные санитарные службы по этому поводу. Реакция ноль. Какие туалеты?..
Очередное дежурство мне поставили на следующий день. Хотя по правилам лагеря, в уборке принимают участие все. В лагере на тот момент – минимум человек 100 проживающих. Я провела в Тануме 5 дней и за эти пять дней не видела ни одного негра, который бы убирал там. То сербы, то македонцы. Короче, только белые (которых там на пальцах одной руки можно было пересчитать)… Как это всё понимать?
Основной контингент работников Танума – те же эмигранты. Беженцы, получившие статус в Норвегии. Встретила среди работников и двух чеченцев – это единственные нормальные, порядочные люди там, которые вели себя по-человечески. И интернет мне всегда бесплатно давали, и кипяток, чтобы чай-кофе заварить, да и вообще, разговаривали нормально, давали какие-то советы, сочувствовали. Все остальные – конченые мрази и подонки.
Прихожу в столовую. На ужин – тарелка макарон и чай (по-моему, без заварки). Вся столовка забита сомалийцами и афганцами. Жрут руками. Отрыгивают. Ребёнок категорически отказывается есть. Беру с собой пару кусочков хлеба и сыра. На входе меня тормозят работники-арабы. Мол, так, мол, и так: ничего нельзя выносить из столовой. Объясняю ситуацию. Говорю, что до сна ещё далеко, ребёнок ещё захочет кушать…
– Нет, категорически нельзя, – и начинается дружный нечеловеческий хохот. Интеллектуальный триумф, понимаешь ли… Отобрали у ребёнка бутерброд с сыром, герои!
Толпа люмпенов требует хлеба и зрелищ, что называется…
Беру бутерброд и начинаю демонстративно, медленно разламывать его на кусочки и выбрасывать в мусорку. Сотрудники-арабы внимательно наблюдают за сей акцией, в глазах заинтригованность…
– Сейчас ты счастлив? – спрашиваю у наиболее рьяного ублюдка.
– Да, я очень счастлив! – волна хохота по залу….
Со временем мне стали понятны мотивы подобного поведения. В течение всего времени, что довелось провести в Тануме, ублюдки-работники подкатывались ко мне с нелицеприятными предложениями. Подонок, который забрал бутерброд у Миры, открытым текстом предложил вскоре: «А давай сходим погуляем вместе… Я тебе тогда очень много хлеба и сыра разрешу вынести из столовой! Никогда не будешь голодать со мной!»
Работник приёмной тоже вдруг что-то зачастил «в гости».
Когда я спросила: «Что ты хочешь от меня?!», нагло парировал: «Всё!»
На нас отрывались по полной программе. Конечно, какие-то славянские морды вдруг тут появились, да ещё и права качают! Да ещё и журналисты! (Кстати, моя мама тоже журналист по образованию). Непорядок!..
Через пять дней нам дали трансфер в другой транзитный лагерь.
Интересная деталь: подушки, одеяла и простыни, которые нам выдали в Тануме, заставили везти с собой. Так из белорусов мы медленно трансформировались в цыганский табор.
Беженцев – в концлагерь!
Хашлемон
Этот транзитный лагерь с чудным названием Хашлемон находится на границе со Швецией. Тоже в лесу. Нас селят в восьмиместную женскую комнату. Основной контингент – Палестина, Ирак, Китай, Иран.
Семейные пары разъединяют. Мужа забрасывают в мужскую «камеру», жену – в женскую. Мол, нет мест селить семьи вместе… А как же статья 13 Европейской Конвенции прав человека о «праве на семью»?.. И вообще, всевозможные конвенции прав человека, его основных свобод?.. И какой–такой скандинавский даун вообще имеет право разъединять мужа и жену? Тем более, в эмиграции – когда близкие люди так нуждаются в друг друге, во взаимной поддержке…
Мира, моя дочь, пошла в местную школу. Это даже не школа, а драмкружок какой-то. Несколько часов в день. Вечером прихожу её забирать – ребёнка… нет!.. Бегаю по всему лагерю, по администрации, уже собралась звонить в полицию. Вдруг вижу – чешет навстречу Амира (ее тоже в тот же лагерь закинули) с моей малой и своей дочкой:
– Ольга, привет! А я вот пришла забирать свою дочку и воспитатель сказал мне и твою Миру забрать. Мол, скоро уже закрываемся и ей тут одной скучно будет…
У меня медленно начинает отвисать челюсть.
Ублюдка воспитателя я нашла в тот же день. Сразу же сообщила, что подаю в суд. По какому праву он отдал моего ребёнка постороннему человеку?? Так это ещё слава Богу, что я знала Амиру и в принципе относилась к ней хоть с какой-то степенью доверия… Но при чём здесь это? С таким же успехом этот так называемый воспитатель мог отдать дочку любому первому встречному…
Мы прожили в Хашлемоне около двух недель.
Не прожили, а промучились.
Ощущение такое, что меня закинули в мужскую зону…
Около тысячи человек – основная масса арабы, сомалийцы и иранцы. И практически одни мужики. Можете представить, в какие ситуации мне, женщине с ярко выраженным славянским типом внешности, приходилось там попадать. Выручили чеченцы. Благодаря им удалось избежать многих неприятных ситуаций с приставаними и ненужным, навязчивым общением. Некоторые из них потом стали моими друзьями. В свою очередь, я тоже старалась поддерживать их, как могла. И переводами, и поездками с ними в больницы, разговорами с местными чиновниками и поликлиниками, и так далее.
В столовой нас кормили, как скотов. Плюс из железной, многоразовой посуды (после случая с малярией как-то не очень приятно было есть из тарелок/ложек/вилок общего пользования). В меню – то макароны, то рис. Мясо дали только один или два раза. Ребёнку такое выдержать практически невозможно. Очень многие, в том числе и я, посадили там желудки. У многих обострились хронические болезни. Достучаться до врача – из области фантастики. Нереально. Когда в столовой попросила молоко для ребёнка, сказали, что не положено. Мол, только до 6-ти лет… А в 8 это уже не ребенок, в их понимании. Ему питательные вещества, кальций не нужны.
Единственный плюс моего пребывания там: познакомилась с очень интересными людьми. В том числе с журналистом с Северного Кавказа. Вместе с ним и раскопали информацию, что раньше на месте Хашлемона был расположен концлагерь, а на месте столовой как раз было место расстрела…
Спешу заметить, ничего не поменялось с того времени. Комнаты – камеры, казармы. Двухярусные кровати, окна где-то под потолком. Отношение к проживающим азюлянтам откровенно фашистское. Казнить нельзя помиловать.
Познакомилась там и со старым диссидентом из России. Поэт. Успел посидеть ещё в советские времена за антигосударственную деятельность.
Ему уже далеко за 70, но зато какая бодрость духа! В России его лишили всего, даже пенсии. В Норвегии его поселили в одну комнату с грязными неграми и кормили водянистыми несолёными макаронами. Никто его даже всерьёз там не воспринимал.
Но он продолжал писать. И надеяться. На справедливость…
Мэрилин Монро из Ку-Клукс-Клана
В лагере местные обитатели-папуасы сразу же дали мне кличку «Мерилин Монро». Забавно.
А ещё в Хашлемоне можно было взять напрокат велик.
Для этого надо было заплатить пару крон и оставить в залог свою азюлянтскую ID-карту. Нам платили небольшое пособие – крон 200-300, уже точно и не помню. Это мизер, но на велик хватало.
Иду брать велик. Местный завхоз – из наших, азюлянтов. Сомалиец с грустными глазами. Даю ID. У него резко меняется выражение лица.
– Ты расистка???
– Что? – устало переспрашиваю.
– У тебя здесь в ID написано, что ты из «Белой России» (по-норвежски Hviterussland – это так они издевательски называют Беларусь, ни больше, ни меньше – прим. авт.) У вас что, там только белые живут? Ты случайно не из Ку-Клукс-Клана???
Битый час пришлось успокаивать беднягу-невротика. Убеждать в том, что я никакой не последователь идей ККК и что я не из какой-то там Белой России, а из суверенного независимого европейского государства под названием Republic of Belarus. Вроде, поверил… Велик дал во всяком случае.
Местная администрация, пронюхав, что я свободно разговариваю по-английски, сразу же начала меня использовать. Добровольно-принудительно. Погнали переводить собрания для русскоязычных, сопровождать поездки в больницы, и так далее и тому подобное…
Кстати, не один раз ругалась с представителями UDI по поводу «Белой России». Для меня, белоруски, это более, чем оскорбительно, что мою страну называют непонятно как. Есть официальное название Республика Беларусь. И точка. Норги надо мной и моим патриотизмом долго смеялись.
Очень часто, кстати говоря, местная администрация называла меня русской, а один чиновник UDI даже как-то «со знанием дела» «посочувствовал»: мол, ой, да, я понимаю, что журналистам в России живется нелегко…
И вдруг меня осенила мысль: я из страны, которой не существует!..
Меня нет!
Нэрбо. Побег из Норвегии
Наконец мы в третьем лагере. Подушки/одеяла опять заставили везти с собой. Через всю Норвегию. Трансфер дали почему-то ночью (!)
Все соискатели убежища с нетерпением ждут перевода в третий лагерь. После адских мучений, голода и издевательств это что-то наподобие рая в понимании скандинавского азюлянта. Наконец начинают платить более-менее приемлемое пособие, появляется возможность самим покупать продукты и готовить. И сам лагерь больше напоминает домашнюю обстановку, чем зону.
Нас отправили в какую-то заброшенную деревушку возле поселка Нэрбо – это 40 км от Ставангера. Вокруг степь… И свинофермы. Ближайший магазин – километров 7. Корпуса лагеря тоже отдаленно напоминают зону. Но внутри – более-менее. Семейных селят в относительно новые блоки.
Новостей из UDI по-прежнему никаких. Никто нас никуда не вызывает. Мол, «Дублин», и – до свидания! Вы не люди, вы «дублинцы».
Как будто польский позитив – это бронежилет на всю жизнь. И, получив его, человеку навсегда гарантирована безопасность. Наивно и смешно. Мало ли было случаев, когда журналистов и общественных деятелей «доставали» уже и в Европе? Мало было политических убийств в Европе? А как быть в моем случае – когда Польша целиком и полностью нарушила Женевскую конвенцию? На какую такую помощь этого государства я могу рассчитывать, если меня там сдали и продали с потрохами, даже глазом не моргнув?.. Поверьте: норвежцам на это плевать! Как и плевать на тысячи, миллионы других судеб. Их единственная мечта и цель – добить тебя морально и физически посредством унизительного содержания в азюлянтских концлагерях, хамского, фашистского отношения и полного игнорирования каких-либо прав и законов. Им закон не писан. Они живут по понятиям. Даже если меня и прибьют когда-либо в польской подворотне, то это уже будет проблема Польши, но никак не Норвегии. На фиг норгам это нужно? Посему их задача – как можно быстрее избавиться от таких, как я (желательно вообще депортировать), либо создать такие невыносимые условия проживания/содержания (что они успешно и делают), чтобы человек сам оттуда сбежал. И, поверьте, очень многие так и поступали – собирали манатки и убегали, Потому что чувствовали, что уже находятся на грани – ещё секунда, и повредятся рассудком, свихнутся, погибнут!..
Дочка наконец-то пошла там в обычную школу. Школа отказалась оплачивать schoolbus – мол, платите из собственного кармана. Это неподъёмная сумма. Пособие мизер, а найти работу невозможно. Во-первых, нет разрешения. Во-вторых, мы в степи, в отрыве от цивилизации… Социальный работник сказал, что пусть, мол, ездит великом в школу. А это несколько километров. Но дело даже не в этом. Велосипедная дорожка-то отсутствует! Получается, ребёнок должен ездить по трассе вместе с машинами и прочими грузовиками. Естественно, предложение администрации я послала куда подальше. Хорошо, что познакомилась вовремя с местными поляками. Они каждое утро отвозили на машине своих детей в ту же школу – заодно и Мирку с собой прихватывали. Обратно тоже она возвращалась с ними.
Несколько раз нам срочно нужна была медицинская помощь – отказали. Плюс заставили платить. Один сомалиец там просто умирал в приёмной администрации, на моих глазах потерял сознание – «скорая» отказалась ехать. Мол, пусть завтра приходит на приём.
Вырвать зуб тоже из области фантастики. Нужно заплатить большую часть пособия. А потом жить на что целый месяц? Чем питаться?
У меня так вообще там было незавидное положение. Единственная девушка-славянка. Вокруг тысячи ариканцев и афганцев. Охраны в лагере нет. Полная анархия. Никто ни за что не отвечает. А ближайшая полиция, в случае чего – 40 км. После обеда в лагере из администрации уже никого нет. Только одни папуасы вокруг. Темнота жуткая. Никаких фонарей, элементарного освещения.
Мне постоянно били стекла в комнате. Ломали двери. Приставали. Унижали. Пытались купить, заплатить деньги. Был период, когда уже просто не выходила на улицу вообще. Миллионы раз разговаривала с местной администрацией по этому поводу. Просила защиты. Не для того я убежала в Норвегию, чтобы ещё и здесь иметь дополнительные проблемы и преследования. Но меня никто даже и слушать не хотел. Приходил местный завхоз, вставлял новое стекло и – проблема исчерпана!
Съездила я и в местный филиал Amnesty International. Они вообще отказались мне помагать и даже не выслушали до конца. Мол, всё, у вас «Дублин», все вопросы – к Польше!..
Поняв, что здесь я приобрету ещё больше проблем, чем имею, и что вообще в скором времени может дойти до какой-либо трагедии, что никакой помощи здесь ждать не приходится, я принимаю решение срочно уезжать в Швецию. Я добровольно останавливаю свою процедуру в Норвегии и покупаю билет в Гётеборг.
Знала бы я, что в Швеции меня ждал ещё больший ад – ад в квадрате или кубе. Такого даже в триллерах, пожалуй, не видела…
Об этом и о другом – во второй части статьи.
Ольга Класковская, Варшава.
Ольга Класковская – Вольга Класкоўская – независимый белорусский журналист, общественный активист, политический беженец (статус политического беженца получила в Польше вместе с дочкой в 2006 г).
1997-2005 – журналист независимой, крупнейшей в Беларуси общественно-политической газеты «Народная воля», активист оппозиционного молодёжного движения «Малады фронт», член Белорусской ассоциации журналистов.
2005-2010 – собкорр радиостанции «Deutsche Welle» в Польше (русская и белорусская службы),
корреспондент «Европейского радио для Беларуси»,
собкорр ряда независимых белорусских СМИ в Польше,
сотрудник ряда политических фондов и инициатив в Польше в поддержку демократии в Восточной Европе,
один из инициаторов подготовки резолюций по Беларуси (в частности, по белорусским политзаключённым) польским Сенатом (верхней палатой парламента),
участник и организатор политических акций белорусского демократического движения в Польше,
координатор проектов польских неправительственных организаций касательно белорусских демократических политических и медиа-объединений.