Наиболее впечатляющим моментом во всей этой истории с бывшим полицейским Кристофером Дорнером, взбунтовавшимся против своих же коллег, является то, что причиной его гнева стало сокрытие полицией Лос-Анджелеса одного из фактов превышения полномочий. Хотя мы нечасто говорим о таких вещах, но ведь подобные ситуации встречаются на каждом шагу.
Кроме того, эта история задевает целый ряд сопутствующих проблем, и в целом ее можно рассматривать даже в качестве некой нравоучительной пьесы. Вот мы видим, как толпа разъяренных полицейских охотится на черного копа-ренегата, объявившего войну всем полицейским и членам их семей из-за того, что его уволили после того, как он доложил о факте превышения полномочий, совершенном старшим офицером полиции. Полицейские и сами приходят в ярость в процессе этой охоты — они стреляют в невинных людей и, в конце концов, загоняют свою «дичь» в домик, который затем намеренно поджигают. И вся эта история происходит как раз во время общенациональных дебатов по поводу «Второй Поправки» к Конституции США: следует ли разрешать кому-либо (кроме военных и полиции) хранить «штурмовое оружие»? «Вторая Поправка», как многие утверждают, в свое время была принята именно в интересах ополчения (милиции) и защищала право членов ополчения охотиться на беглых рабов и подавлять восстания. Можно сказать, что история Дорнера является в этом отношении весьма показательной.
Эксперты всех мастей (от бывшего начальника полиции Портленда Чарльза Муза до правозащитника Ван Джоунза) говорят, что не занимаются изучением мотивов действий Дорнера, чтобы никоим образом не облагораживать действия убийцы полицейских и «внутреннего террориста». Хотя, несмотря на такую директиву, в обществе по этому поводу все равно разгорелись дебаты — блогосфера и социальные сети полны заявлений возмущенных граждан, рассказывающих о вранье и расизме, царящих в полиции, а также о регулярно применяемом полицией насилии. Дорнера, конечно, нельзя назвать героем. Он — убийца, охотившийся в том числе и на невинных людей — на тех, кто ничего ему не сделал, — на членов семей своих обидчиков и просто случайных полицейских. Однако то, что он не смог добиться правосудия, иначе как с помощью насилия, не позволяет нам извлечь долженствующие уроки из всей этой нравоучительной истории.
Что бы на самом деле ни произошло (действительно ли офицер полиции в 2007-м ударила психически нездорового человека в грудь и в лицо без каких-либо на то оснований, скрыв впоследствии этот факт), очевидно, что полиция Лос-Анжелеса уволила Дорнера за то, что он заявил об этом инциденте, а отнюдь не из-за того, что он, якобы, солгал (а именно это абсурдное обвинение стало формальной причиной его увольнения). Его уволили, потому что он нарушил кодекс молчания, к тому же обвинив старшего по званию. Однако ложь отнюдь не является поводом для дисквалификации полицейского, наоборот — это неотъемлемая часть его работы, — как писал в мемуарах «Ломая единство рядов» бывший начальник полиции Сиэтла Норм Стэмпер. Во-вторых, имеется достаточно доказательств жестокого поведения офицера полиции — к их числу относятся и запросы Дорнера, в которых он интересовался, что ему делать в таком случае, — они поданы были еще до его официального рапорта о факте злоупотребления властью. У него изначально не было намерения нарушить кодекс молчания — ведь он рисковал многое потерять.
Однако даже если доказательств было и недостаточно, это еще не является основанием для выводов о том, что он солгал, а тем более — это не основание для увольнения — ведь в данном случае это противоречит самой политике поощрения тех, кто доносит о фактах злоупотребления. Следовательно, по крайней мере, отчасти обвинения Дорнера были небезосновательными. В частности, он был прав в том, что, несмотря на определенные успехи в проведении диверсификации рядов полиции Лос-Анджелеса (политика стимулирования приема на работу в полицию «цветного» населения — прим. пер.) после скандалов с Родни Кингом и Рампартом в 1980-90-х, выявивших царящую в полиции атмосферу жестокости, лицемерия и лжи, полиции Лос-Анджелеса так и не удалось излечиться от этих «язв», свойственных, впрочем, полиции в целом.
В наше время военизированные отряды полиции пользуются фактически полной безнаказанностью. Они практически не подотчетны в своих действиях и, пользуясь невежеством и апатией общества, действуют безнаказанно. Об этом прекрасно знают маргинализованные бедняки, но их состоятельным согражданам об этом практически не известно. Полицейские патрулируют улицы, действуя так, словно бы они были в осажденном врагами городе. Они регулярно избивают и оскорбляют тех, кто, как они считают, не посмеет жаловаться, а если и посмеет, то их слово в любом случае будет весить гораздо менее слова полицейского.
Есть некоторое отчуждение в том, что ваши жалобы не слышат представители иерархической системы угнетения — офицеры полиции, прокуроры, судьи, мэры городов. Однако существует и иной вид отчуждения — еще более опасный.Такого рода отчуждение возникает, когда вы видите как ваши, казалось бы, сограждане просто обожествляют угнетателя, отрицая само существование проблемы, поскольку лично с ней они не сталкивались. Возникает оно и когда сограждане, периодически выступая в качестве присяжных, не доверяют вам и вашему личному опыту. Кристофер Дорнер как бывший полицейский не является типичной жертвой полицейского произвола. Однако когда коллеги оградили его стеной отчуждения за то, что он попытался поступить в принципе правильно, то он оказался на месте обычной жертвы полицейского произвола, о чем Дорнер, собственно, и рассказал в своем манифесте, с помощью которого пытался до нас достучаться.
Многие американцы будут возлагать всю ответственность за случившуюся трагедию исключительно на Дорнера и предоставят право делать выводы из этой истории тем, кто ратует за усиление контроля, считая именно его панацеей от всех болезней нашего общества. Такие люди потребуют издать больше законов, требуют больше полиции и требуют предоставить в распоряжение полиции более мощное оружие. Для таких американцев, замкнувшихся в своей крепости, стены, ограждающие их, всегда будут недостаточно толстыми, потому что за ними-то они и прячут свои богатства. Они склонны игнорировать любой исторический контекст и отправной точкой любых их рассуждений является убежденность в том, что любое насильственное действие (или даже слово в его защиту), направленное против правительства страны, является лишь признаком психического заболевания и, следовательно, таких людей необходимо нейтрализовать. При этом они сами с безумным волнением наблюдают, как разыгрывается спектакль, в ходе которого тысячи полицейских с бронетехникой буквально заполоняют огромное пространство в сотни миль, преследуя всего лишь одного вооруженного человека. И у каждого из этих полицейских просто руки чешутся — каждый хочет лично всадить ему пулю в голову. И эти полицейские действительно становятся общественно опасными — стремясь выслужиться, они стреляют в невинных людей. Этого, конечно, телевидение не показывает. Когда мы аплодируем этой безумной драме, мы ведь тем самым способствуем ее воспроизводству. Всё как на настоящей войне! Наша болезнь — это хроническое безразличие к судьбам других. Мы становимся такими же как те, кто управляет беспилотниками — мы причастны к гибели других, хотя и находимся на безопасном расстоянии. Даже если мы считаем применение насилия лишь «последним средством», мы все же желаем и ожидаем именно его — мы ожидаем насилия словно концовки в голливудском фильме, которая может хоть как-то оправдать то, что мы потратили время на фильм со скучным сюжетом.
В финале журналист должен, конечно, произнести следующую фразу: «Дорнер был сумасшедшим, и он сам не хотел, чтобы его взяли живым». Однако ведь фраза эта в действительности означает: «Он заслужил только смерть и, убив его, мы испытываем коллективное облегчение». Для них не стоит вопрос: а может быть, кому-то его будет недоставать? Вопрос заключается лишь в следующем: что же настолько ограничило Дорнеру возможность выбора, что он, пролив столько крови, ограничил, тем самым, и возможность выбора для нас? Правительство, конечно же, гораздо сильнее одиночки — у правительства есть возможность выбора из разных вариантов действий. На нем лежит большая ответственность и правительство, естественно, способно действовать взвешенно и реагировать не столь эмоционально. Однако вместо этого мы оказываемся в настоящем вихре эмоциональных реакций. Нам свойственна бравада и ковбойское самодовольство («сначала стрелять, а потом задавать вопросы»), причем даже в большей степени, чем в те времена, когда создавались все эти мифы о Диком Западе. Свойственная нам романтизация полиции делает и нас самих пособниками полиции — теми, кто всегда встают на ее сторону и не ставят под сомнение законность ее действий. Таким образом, мы помогаем писать сам сценарий, заранее определяющий действия Дорнера — от самого начала и до трагического финала.
Шериф округа Сан-Бернардино отрицает, что полицейские специально подожгли домик, ставший последним пристанищем Дорнера, забросив туда гранаты со слезоточивым газом, обладающие способностью вызвать пожар. Тем не менее, на записи перехваченных переговоров полицейских слышно, как офицер полиции кричит в ходе перестрелки: «Сожгите этот дом дотла, к чертовой матери…. Поджигайте его, вашу мать». Затем слышно голос и другого полицейского: «сожгите его дотла». Шериф и масса спикеров правительственных органов, естественно, списывают эти выкрики на всплеск эмоций отдельных полицейских, не принимавших непосредственного решения «выкурить» Дорнера из домика, а тем более сжечь его после того, как тот отказался сдаться. Они снисходительно поясняют нам, что на слэнге полицейских баллоны со слезоточивым газом называют «горелками», отсюда, дескать, и путаница. Но тогда грамматически абсурдной получается сама фраза полицейского: «Заполните это дом слезоточивым газом дотла, к чертовой матери»? Сейчас целый ряд полицейских экспертов ставят под сомнение правильность принятого полицией решения, а также ее пояснения относительного данного инцидента. И ведь не в первый раз полиция намеренно поджигает кем-то захваченное помещение. Здесь можно вспомнить и поджог дома на острове Уидби, где прятался расист Роберт Мэтьюс, и поджог полицией Филадельфии здания MOVE (здание, в котором располагалась афроамериканская коммуна, подожженное зажигательными бомбами в 1985-м, в результате чего погибли 11 человек, из них пятеро детей — прим. пер.) и, конечно же, поджог в Уэйко (здание, в котором забаррикадировались последователи «Ветви Давидовой» в шт. Техас — прим. пер.).
Шериф сейчас, естественно, обещает провести расследование, только не относительно самого решения поджечь дом, а лишь в связи со столь беспечно брошенными полицейскими словами. Фактически уже началась операция по «прикрытию» действий полиции. Учитывая тот факт, что общественность вроде бы удовлетворена убийством Дорнера, вскоре, вероятно, следует ожидать, что полиция станет открыто использовать «тактическое применение огня». Случайно сорвавшуюся фразу «сожгите его, к чертовой матери» услышат те, кто определяет нашу политику — таков уж стандартный сценарий развития американской демократии.
Все, кто требует предоставить полиции неограниченные права для борьбы с такими вот дорнерами по всему миру, забывают, что сами дорнеры являются продуктом государственной системы насилия и контроля, которая требует от всех покорности в условиях происходящего сейчас усиления структурного неравенства. Система государственного насилия и контроля положит вас самих не только лицом на землю, но и закопает даже за то, что вы просто будете оспаривать ее власть. И не нужно быть политологом, чтобы понять, что подобная политика дает лишь временное затишье в массах народа, которое может взорваться восстанием. Если бы история Дорнера не закончилась столь трагически, она могла бы стать замечательной аллегорией. Полиция Лос-Анджелеса сама создала монстра, разъяренного и возмущенного отнюдь небезосновательно, и решившего отомстить тем, кто его сделал таким. Если бы полиция Лос-Анджелеса в свое время провела серьезное расследование в связи с рапортом своего сотрудника, заявлявшего о «превышении полномочий», то девять человек остались бы живы или не получили бы ранений. Как аукнется, так и откликнется. Мы все в одной лодке.
По материалам из СМИ