«Рабкор.ру» публикует перевод части интервью с Ноамом Хомским, вышедшем во втором переиздании книги «OCCUPY: Class War, Rebellion and Solidarity» издательства Zuccotti Park Press.

Недавно в Rolling Stone была опубликована статья Мэтта Тайбби под названием «Банкиры-гангстеры: слишком крупные, чтобы посадить за решетку». В ней говорится о том, что правительство боится преследовать влиятельных банкиров, вроде тех, которые управляют финансовым конгломератом HSBC. Тайбби утверждает, что «существует класс тех, кого арестовывать можно, и класс тех, кого арестовывать нельзя». Следовательно, что вы думаете по поводу нынешнего состояния классовой войны в США?

Да, классовая война идет постоянно. В США бизнесмены управляют обществом гораздо в большей степени, чем в других странах. И классы бизнесменов проявляют при этом огромную классовую сознательность — они постоянно ведут ожесточенную классовую войну ради усиления своего могущества и уменьшения влияния оппозиции. Периодически они и сами это признают. У нас не используется более такой термин, как «рабочий класс» — фактически на его употребление наложено табу. Вы должны говорить «средний класс», поскольку это помешает вам осознать, что идет именно классовая война. И война эта — односторонняя, потому что другая сторона решила не участвовать в ней. Руководство профсоюзов на протяжении многих лет проводило политику соглашательства с корпорациями: их работники (например, рабочие машиностроительных заводов) при этом получали определенные блага (вроде относительно достойного уровня зарплат, медицинских страховок и т.д.), однако вне сферы внимания таким образом оказывалась общая классовая структура. По сути это и есть одна из причин, по которой в Канаде национальная система здравоохранения есть, а в США ее нет. Ведь в Канаде профсоюзы в свое время требовали введения именно всеобщей системы здравоохранения. В США же профсоюзы требовали ввести ее только для своих — что требовали, то и получили. Соглашение с корпорациями могут, конечно, в любой момент разорвать и сами корпорации — в 1970-х они и пытались это сделать, и мы видели, что из этого вышло.

Однако это лишь одно из проявлений той длительной и упорной классовой войны, которую ведут против рабочих и бедняков. Войну эту ведут люди из руководства коммерческих предприятий, обладающие высокоразвитым классовым сознанием. Поэтому и история рабочего движения в США настолько отличается от других стран. В США организованный труд подвергался постоянным массированным атакам — даже большим, чем в других странах. В конце XIX-го века в США возникла крупная профсоюзная организация «Рыцари труда», которая представляла собой нечто вроде радикального популистского движения фермеров. Сейчас в это сложно поверить, но базировалась эта организация в Техасе и была она весьма радикальной. Они хотели создать свои собственные банки, свои кооперативы, осуществлять самостоятельно контроль над закупкой товаров и коммерческой деятельностью в целом. Это движение невероятно разрослось и охватило крупнейшие сельскохозяйственные угодья штата. Вскоре другая организация «Альянс фермеров» попыталась объединиться с «Рыцарями труда», и если бы это произошло, то возникла бы крупнейшая классовая организация. И тогда «Рыцарей труда» с особой жестокостью разгромили, а затем и «Альянс фермеров» разогнали, хотя уже с помощью иных методов. В итоге одна из крупнейших народно-демократических сил в истории США была по сути уничтожена. Тому была масса причин, и одна из них заключается в том, что Гражданская война в США в действительности-то никогда не заканчивалась. Одно из последствий Гражданской войны — возникновение двух политических партий, представлявших интересы двух сторон конфликта, поэтому лозунг «Вместо выстрела — проголосуй» до сих пор актуален (на первых выборах после Гражданской войны в США избирателей призывали голосовать вместо того, чтобы стрелять, при этом голосовать против тех, в кого они прежде стреляли — прим. пер.). Лишь взгляните на то, как распределились красные и голубые штаты на последних выборах (то есть по большинству голосов отданных за республиканцев или демократов — прим. пер.). Да, была изменена символика партий, но помимо этого всё ведь осталось по-прежнему — есть две партии, основанные отнюдь не на принципе классовых различий, а совершенно на других принципах противостояния. И тому есть множество причин.

«Никакой войны, кроме классовой» © schuminweb.com

Те огромнейшие прибыли, которые получают у нас самые богатые, и те привилегии, которыми они обладают в США (несравнимые даже с уровнем прибыли и привилегиями в других странах), являются тоже ведь одним из проявлений классовой войны. Взгляните на уровень зарплат управляющих корпорациями, а они ведь у нас не более эффективны и ничем не лучше своих европейских коллег, однако получают при этом намного больше денег и обладают намного большей властью. Они-то, скорее всего, и истощают нашу экономику, становясь всё более могущественными по мере того, как получают контроль над процессом принятия политических решений. Поэтому-то и речь у нас сейчас идет о секвестре бюджетных расходов, а не о создании рабочих мест, хотя это и гораздо важнее для населения страны. Но банкам-то ведь нужно совсем не это, а значит, и черт с ними, с этим рабочими местами. Все эти процессы как нельзя лучше иллюстрируют постепенное уничтожение самой системы демократии. Людей фактически сортируют в зависимости от уровня дохода или зарплаты, поэтому 70% малоимущего населения США фактически лишены прав — эти люди не имеют практически никакого влияния на политику, но чем выше человек стоит по уровню дохода, тем больший политический вес он имеет. Те же, кто стоит на самой верхушке пирамиды, в основном всем у нас и заправляют.

Неплохая была бы тема для исследований: «почему люди не голосуют». Процент тех, кто отказывается от участия в выборах, действительно очень высок — это около 50% избирателей даже на президентских выборах (а на других выборах он еще выше). Взгляды тех, кто не голосует, уже изучаются. И мы пока имеем следующие данные: во-первых, эти люди преимущественно считают себя демократами, а по сути их позиции можно охарактеризовать как социал-демократические. Они ведь хотят, чтобы были созданы новые рабочие места; они тоже хотят материальных благ; хотят, чтобы государство занималось социальными службами и так далее. Однако эти люди не голосуют, и я считаю, что это отчасти потому, что существуют определенные препятствия, мешающие им голосовать.

Никакого особого секрета здесь нет. Республиканцы действительно прилагают все усилия, чтобы такие люди не голосовали — ведь если они будут голосовать, то у республиканцев возникнет намного больше проблем. Есть, конечно, и другие причины, по которым люди не ходят на выборы. Я подозреваю (хотя и не могу привести доказательств), что люди не голосуют, так как понимают, что их голос ничего не изменит. А если так, то зачем тогда вообще прилагать какие-то усилия? Таким образом в итоге мы получаем плутократию, при которой общественное мнение не имеет особого значения. В этом отношении у нас всё гораздо хуже, чем в других странах. Гораздо хуже. Так что, совершенно верно, классовая война идет постоянно.

И здесь важнейшую роль играет труд, поскольку это именно та база, на которой строится любая народная оппозиция власти капитала — следовательно, она должна быть разрушена. Рабочих всегда облагали налогами. В 1920-х годах рабочее движение было фактически разгромлено в ходе кампании Вильсона «Красная угроза» (серия законов, общественных кампаний и волна репрессий, направленная против иммигрантов, а также левых и профсоюзных активистов — прим. пер.). Однако в 1930-х рабочее движение возродилось и стало ведущей силой «Нового курса» Рузвельта. В эти же годы организуется КПП (Конгресс производственных профсоюзов США), но уже к концу 1930-х годов бизнес-классы организовались и попытались перейти в контрнаступление. Они только начали, но во время войны не смогли далеко продвинуться — во время войны возникла как бы пауза, но сразу же после войны они продолжили наступление и смогли провести закон Тафта-Хартли (ограничивающий деятельность профсоюзов — прим. пер.) и начать массированную пропагандистскую кампанию, имевшую серьезные последствия. На протяжении последующих лет им удалось подорвать деятельность профсоюзов и позиции труда в целом. Сейчас у нас наблюдается крайне низкая степень участия в профсоюзах работников частного сектора, и это отчасти потому что со времен Рейгана правительство нередко говорило работодателям: «Ну, вы понимаете, вы можете нарушать законы, а мы с этим ничего поделать не сможем».

При Клинтоне соглашение о свободной торговле NAFTA предоставило работодателям возможность незаконно подрывать влияние рабочих организаций при помощи угроз перевести производство в Мексику. В этот период резко возрастает количество различных незаконных операций, совершаемых работодателями. Остались лишь профсоюзы частного сектора, но они подвергаются атакам со стороны обеих партий. До определенного времени их защищали, отчасти потому что федеральные законы направлены все же на благо, скорее, профсоюзов государственного сектора, однако сейчас уже и профсоюзы частного сектора стали подвергаться атакам с двух сторон. Когда Обама заявляет о замораживании зарплаты работникам государственного сектора, это ведь фактически означает введение на них своеобразного налога, причем происходит это как раз тогда, когда правительство заявляет, что мы, дескать, не можем поднять ставку налога на самых богатых. Возьмите, например, последнее налоговое соглашение, где республиканцы заявляют: «Мы уже отказались от практики увеличения налогов». Однако давайте посмотрим, что же произошло.

Билл Клинтон подписывает соглашение по НАФТА 8 декабря 1993 года. © huffingtonpost.com

Замораживание зарплаты — это по сути налог на зарплаты (то есть налог на рабочих), и он в целом выше, чем был бы налог на самых богатых, однако при этом он был проведен практически незаметно, поскольку мы не особо вникаем в такие тонкости. Подобное происходит всегда и повсеместно: прилагаются всяческие усилия, чтобы уничтожить систему социального обеспечения, государственные школы, почту — фактически всё, что выгодно населению страны, подлежит уничтожению. Стремление уничтожить почтовую службу США вообще отдает каким-то сюрреализмом. Я уже достаточно стар и помню времена «Великой Депрессии», но и тогда, несмотря на чрезвычайную нехватку средств, почта США все же работала. А сегодня и почтовая служба, и система социального обеспечения, и государственные школы — всё подлежит уничтожению, поскольку само существование этих институций основано на принципе, который ныне воспринимается как чрезвычайно опасный. Ведь если вы печетесь о благе других людей, то сейчас это уже воспринимается как очень опасная идея. Если вы заботитесь о других, то вы, вероятно, попытаетесь организоваться с целью подрыва власти наших правителей. Однако ничего подобного не случится, если вы беспокоитесь исключительно о самом себе. Вы, может быть, и разбогатеете, но вас не должно волновать, смогут ли дети других ходить в школу, смогут ли они купить себе еду и прочее. В США почему-то такой подход называется «либертарианским», хотя в действительности это крайне авторитарная доктрина, но она очень нужна системе власти, так как помогает атомизировать и ослабить общество.

Именно поэтому лозунгом профсоюзов было слово «солидарность», пусть даже они и не всегда придерживались принципов солидарности. Такие понятия, как солидарность, взаимопомощь, взаимная забота — это действительно важные вещи, и системе власти просто необходимо идеологически подорвать их — она прилагает ради этого просто неимоверные усилия. С этой же целью предпринимаются и попытки стимулировать консюмеризм. Рыночное общество автоматически подрывает солидарность. У вас, например, в рыночной системе есть определенный выбор: вы можете купить автомобиль Тойота или Форд, но вы не можете купить метро. Рыночная система не предлагает вам товары для общего пользования, только товары для личного употребления. Ведь для того, чтобы купить метро, вам пришлось бы скооперироваться с другими людьми и коллективно принимать решение. Иными словами, рыночная система просто не предлагает такого выбора, а по мере того, как постепенно подрывается сама система демократии, то подобного варианта выбора вам не предлагает уже и государственная система. Все эти тенденции, сходясь воедино, и являются частью общей классовой войны.

Как, по вашему мнению, в таком случае можно было бы возродить рабочее движение в США?

Не в первый раз. Каждый раз после атак на рабочее движение (а как я говорил, в 1920-х годах оно было практически разгромлено) его возрождали совместными усилиями. И сейчас это тоже возможно, хотя и не легко будет. Существуют институциональные барьеры, идеологические барьеры, культурные барьеры.

Серьезная проблема заключается в том, что политическая система фактически игнорирует белый рабочий класс. Демократы уже даже не пытаются его организовать. Республиканцы заявляют, что пытаются это сделать и получают голоса этих людей, однако они организуют их отнюдь не на основе экономических вопросов, то есть не на основе вопросов труда. Зачастую они пытаются их организовать на основе каких-либо тем, связанных с расизмом, сексизмом и им подобных.

В этом отношении либеральная политика 1960-х (вернее, тот конкретный способ, при помощи которого она проводилась) оказала достаточно пагубный эффект. На этот счет есть ряд интересных исследований. Возьмем, например, программу интеграции при помощи школьных автобусов (детей из «неблагополучных» районов, где преимущественно проживает «цветное» население в рамках программы возят в школы других районов — прим. пер.). В принципе, в этом есть некий смысл, если вы хотите преодолеть сегрегацию школ. Однако сейчас уже очевидно, что это не работает. Школы сейчас сегрегированны, вероятно, еще в большей степени, и тому есть масса причин.

Однако то, как именно реализовывалась данная программа, изначально фактически подрывало классовую солидарность. Например, в Бостоне действовала программа интеграции школ при помощи школьного автобуса, но сама деятельность программы при этом была ограничена только центральными районами Бостона. Таким образом детей черных послали учиться в районы населенные преимущественно ирландцами и наоборот, но пригороды-то при этом остались не охваченными программой. (Верхушка среднего класса переехала из центральных районов в загородные поселки, где были организованы «свои» школы, на которые не распространялась программа интеграции, поскольку эти школы формально находились за пределами округа — прим. пер.). Пригороды проживания более состоятельных граждан оказались вне зоны действия программы. Ладно, так что же получается, когда мы посылаем детей черных в ирландские районы? Что происходит, когда, например, телефонист-ирландец, который всю жизнь работал, чтобы скопить на маленький домик в том районе, где он хочет жить; где хочет, чтобы его дети ходили в школу; в том районе, за команду которого он болеет; в том районе, где проживают его друзья и знакомые, а потом внезапно его детей куда-то увозят, а в районе появляются черные дети? Как вы думаете, какие чувства возникают у таких людей? Некоторые из них становятся расистами. Жители пригородов же остаются как бы ни при чем, и могут спокойно болтать и возмущаться: какие же все вокруг расисты. И такая модель реализовывается по всей стране. Всё то же самое касается и прав женщин.

Акция Occupy Wall Street в США © culturewarclasswar.files.wordpress.com

Рабочий класс испытывает на себе реальное давление — ну, знаете, как говорят: права людей уничтожаются, рабочие места уничтожаются. И, вероятно, единственное, за что такой вот белый работяга может цепляться, так это за то, что он в доме у себя хозяин. А сейчас у него отняли и это, ничего не дав взамен — он ведь никак не участвует в программе по усилению прав женщин. У профессуры в колледжах это выглядит неплохо, однако в кварталах проживания рабочего класса это оказывает совершенно иной эффект. Всё это не так должно происходить. Ведь важно в данном случае то, как именно это реализуется, а реализовывалось это таким образом, что в результате просто была подорвана естественная солидарность между людьми. Здесь, конечно, задействованы многие факторы, но следует понимать, что будет весьма сложно организовать рабочий класс на той базе, которая для него действительно важна, то есть на основе общей солидарности, общего блага.

С одной стороны, особых трудностей в этом отношении вроде бы быть не должно, поскольку такого рода взгляды поддерживает большинство населения. Даже если взглянуть на участников движения «tea-party», то есть тех, кто утверждает что-то вроде «я не хочу тащить государство на своем горбу — мне нужно государство, которое «как можно меньше вмешивается», но если тщательнее изучить их взгляды, то оказывается, что почти все они по сути социал-демократы. Это ведь, в первую очередь, люди. И потому у них с одной стороны: надо больше денег на здравоохранение, на помощь нуждающимся и тому подобное, а с другой стороны, они же говорят «мне не нужно государство — я не хочу тащить его на своем горбу». И очень сложно преодолеть такое противоречие.

Данные некоторых опросов просто поражают. Один такой опрос, например, проводился в южных штатах как раз перед президентскими выборами. Опрашивали только белых южан и спрашивали их об экономических планах двух кандидатов в президенты (Барака Обамы и Митта Ромни). Белые южане сразу же предпочли экономический план Митта Ромни, а когда их спрашивали о каждом конкретном пункте его программы, то они как раз были против каждого из этих пунктов по отдельности. Это и есть последствия усиленной пропаганды, которая заставляет людей не думать даже о своих интересах, не говоря уже об интересах того сообщества или класса, к которому они принадлежат. И для того чтобы преодолеть это, нужно проделать много работы. Я вовсе не считаю, что это вообще невозможно, но легко точно не будет.

В своей недавней статье о «Великой хартии вольностей» и «Лесной хартии» вы говорили о Генри Вейне, которому отрубили голову за то, что он составил петицию с призывом к власти народа, «от которой берет начало любая власть». Как вы считаете, не являются ли скоординированные репрессии, направленные против движения «Оккупай Уолл-стрит», аналогом казни Генри Вейна?

Да, с движением «Оккупай» обошлись не очень-то хорошо, но не надо же преувеличивать. В сравнении с обычными репрессивными мерами, всё ведь было не настолько сурово. Просто спросите у людей, которые участвовали в движении за гражданские права в начале 1960-х, например, в южных штатах. Репрессии были несравнимо жестче — лишь за факт проведения антивоенной демонстрации людей травили газом и избивали. Группы активистов подвергались репрессиям. Система власти отнюдь не гладит таких людей по голове. И с участниками движения «Оккупай» обошлись, конечно, не очень хорошо, но ведь настолько же сурово — по сути не хуже, чем со всеми прочими. Я бы не стал настолько уж преувеличивать. Это ведь не то же самое, что рубить голову тому, кто просто скажет «Власть народу».

А в чем «Лесная хартия» имеет отношение к сопротивлению экологов и коренных народов строительству трубопровода «Keystone XL»?

Во многом. «Лесную хартию» (а это была половина «Хартии вольностей») в той или иной степени нынче подзабыли. Лес это ведь не только деревья. Это еще и общинная собственность, источник пищи и топлива. Тогда он был еще общинной собственностью и потому его берегли. Лес сообща культивировали и о нем заботились, потому что он был в общественной собственности — это был источник жизни и даже в чем-то повод для гордости. Однако в Англии в эпоху огораживания подобное отношение фактически сошло на нет, поскольку государство стало поощрять уже частную собственность. В США это проходило несколько по-иному, но все равно происходил аналогичный процесс приватизации. В итоге мы приходим к тому, что сейчас повсеместно называют (это даже стало стандартной доктриной) «трагедией общего», говоря словами Гаррета Хардина. Согласно такой точке зрения, то, что находится в общем, а не частном пользовании, постепенно уничтожается. Однако история демонстрирует нам, что всё как раз наоборот: то, что находится в общем пользовании, сохраняют и оберегают. Согласно же капиталистической этике, то, что не является частной собственностью, разрушается и в этом заключается «трагедия общего». Следовательно, необходимо всё отобрать у общины, передать под частный контроль, потому что общество иначе просто это уничтожит. Стало быть, какое же это имеет отношение к проблемам окружающей среды? Самое прямое: общее — это и есть окружающая среда. Когда она находится в общем пользовании (не в собственности), то ее сохраняют, поддерживают, культивируют для последующих поколений. Если же она находится в частной собственности, то она уничтожается ради извлечения прибыли. Вот что такое частная собственность. Вот что происходит сейчас. То, что вы говорите о коренных народах, это тоже весьма впечатляющий феномен. Мы сталкиваемся сейчас с серьезной проблемой — вымирают целые виды животных.

Обложка книги «OCCUPY: Class War, Rebellion and Solidarity» © zuccottiparkpress.com

Вполне возможно, вскоре нам предстоит столкнуться с перспективой крупномасштабных бедствий. Мы сейчас приближаемся к той точке, когда климатические изменения станут уже необратимыми. Возможно, нам осталось лет двадцать, а может быть, и того меньше. И это по самым «скромным» прогнозам. Опасность действительно очень серьезная — это ясно каждому, кто в здравом уме.

Целым видам животных впервые за всю историю их существования грозит серьезная опасность, и есть люди, которые как-то пытаются этому противостоять, а есть люди, которые стараются лишь ухудшить ситуацию. Кто они? Те, кто пытается противостоять этому — это до-индустриальные, до-технологические общества, коренные или аборигенные народы. По всему миру они формируют сообщества, которые совместно пытаются защитить права природы. Богатые государства (такие, как США и Канада), наоборот, всячески приближают катастрофу. Именно это по сути стоит за всеми преисполненными энтузиазма заявлениями обеих партий и масс-медиа о «веке энергетической независимости». На самом деле «энергетическая независимость» не означает ничего иного, кроме того, что мы гарантируем, что каждая капля ископаемых энергоресурсов будет выкачана из-под земли и сожжена. В тех странах, где значительную часть населения составляют коренные народы (вроде обладающего нефтяными запасами Эквадора), народ пытается сохранить нефть в земле. Они стараются найти средства, которые помогут им сохранить нефть там, где ей и место. Мы же стараемся всё извлечь, выкачать (в том числе и битумозные пески), а затем сжечь, то есть как можно быстрее максимально усугубить ситуацию. Как ни странно, но получается, что образованный, «продвинутый» цивилизованный народ пытается сам себе побыстрее перерезать горло, а коренные народы — менее образованные и намного более бедные — пытаются предотвратить катастрофу. Если бы за всем этим наблюдали какие-нибудь инопланетяне, например, с Марса, то они бы подумали, что человечество просто сошло с ума.

Поскольку многие считают, что свободное демократическое и самоорганизующееся общество возможно лишь в относительно небольших масштабах, то, как вы думаете, возможно ли существование такого общества (соблюдающего права человека и поддерживающего достойные жизненные стандарты), но в крупных масштабах? И, если да, то бывали ли вы в сообществах, которые можно назвать приближенными к такому идеалу?

Да, как оказывается, многое на самом деле возможно. Я вот был в некоторых местах, которые можно привести в качестве примера, причем это достаточно крупные сообщества. Например, в Испании, которая сейчас переживает серьезный экономический кризис. Однако в одной части Испании всё очень даже хорошо — я имею в виду коллектив Мондрагон. Это большой конгломерат, включающий банки, промышленность, жилые дома и многое другое. Им рабочие владеют (а не управляют) — отчасти это промышленная демократия, но существует она все же в рамках капиталистической экономики, поэтому Мондрагон так же несвободен от многих язв капиталистической экономики, например, от эксплуатации иностранного труда и т.д. Однако в экономическом и социальном плане он процветает, особенно в сравнении со всей остальной страной и другими странами. Это достаточно крупный конгломерат и по сути он может быть организован где угодно, в том числе и у нас. В действительности уже сейчас Мондрагон и «Объединенные рабочие сталелитейной промышленности» (один из наиболее прогрессивных профсоюзов) пытаются нащупать контакты, что позволяет думать о возможностях развития аналогичной структуры и здесь в США (что уже и происходит). Гар Алперовиц об этом много писал — он же принимает участие в организации работы предприятий исторически сложившегося «Ржавого пояса» (часть Среднего Запада и восточного побережья США, где были сконцентрированы предприятия тяжелой промышленности — прим. Пер.) — эти предприятия достаточно успешны и опыт их работы, как и принципы кооперативной организации можно распространять и дальше. Собственно, ничто этому не мешает — было бы желание участвовать, а с этим-то, как всегда, и возникают проблемы. Если есть желание принять участие в решении этой задачи и оценить свои возможности, то ничто на самом деле этому не мешает. Несколько столетий назад Давид Юм сформулировал один парадокс.

Юм — это один из основоположников классического либерализма и политической философии. И он говорил: взгляните на общества по всему миру — на любые, — ведь в реальности сила в руках тех, кем управляют. И Юм спрашивал: почему же они не используют свою силу для того, чтобы свергнуть господ и взять контроль в свои руки? Ответом на этот вопрос — говорил он — является тот факт, что во всех обществах (как в самых жестоких, так и в наиболее свободных) людей держат в повиновении посредством контроля над их мнениями. Если вы в состоянии контролировать взгляды и верования людей; если вы можете разделить людей, тогда они не восстанут и не свергнут вас.

Однако здесь требуется и определенный профессионализм. В самых жестоких и репрессивных обществах контроль над мнением играет меньшую роль, потому что вы можете просто избить людей. Но чем более свободным становится обществом, тем сложнее это сделать — мы, собственно, можем наблюдать, как эта тенденция развивается в истории. Общества, которые могут разработать наиболее массированную систему пропаганды, это и есть наиболее свободные общества.

Самая крупная в мире система пропаганды — это PR индустрия, наиболее развитая в Великобритании и США. Сто лет назад господствующие круги вынуждены были признать, что основная масса населения добилась определенной степени свободы, то есть они осознали, что людей уже сложно контролировать при помощи силы, поэтому и стали больше внимания уделять формированию взглядов и мнений населения посредством пропаганды и иных средств разделения и маргинализации людей. Западные страны стали настоящими профессионалами на этом поприще.

В США рекламная и PR индустрия просто огромна. Раньше это открыто называли пропагандой. Сейчас же это слово приобрело негативный оттенок, поэтому и не используется, но в сущности это и есть огромная пропагандистская система, разработанная для достижения определенных целей. Прежде всего, пропаганда должна уничтожить традиционные рынки, порождая иррациональных невежественных потребителей, то есть тех, кто должен совершать иррациональный выбор. В этом-то и вся суть рекламы, то есть она противоположна тому, чем изначально должен был быть рынок — в этом каждый и сам может убедиться, достаточно лишь включить телевизор. Все дело в монополизации, дифференцировании продукта и тому подобных вещах, но для достижения этих целей необходимо принудить людей к иррациональному потреблению, что как раз и разделяет их. Ведь, как я уже говорил, потребление — дело индивидуальное, оно не предназначено для проявлений солидарности. Вы не увидите по телевизору рекламу, типа: «Давайте объединимся и сообща построим систему общественного транспорта». Кто такое будет финансировать?

Кроме того, им необходимо еще и уничтожить демократию — причем точно таким же путем. Поэтому политическими, предвыборными кампаниями в основном тоже заправляют пи-ар агентства. Совершенно ясно, какая задача перед ними стоит: они должны породить невежественных избирателей, которые будут принимать иррациональные решения. В этом-то и вся суть предвыборных кампаний. На них уходят миллиарды долларов, и основная их цель — уничтожить демократию, сделать так, чтобы рынки служили интересам богатых и гарантировать концентрацию власти и капитала. Людей же при этом необходимо заставить действовать иррационально и во вред самим себе.

Стремление к саморазрушению иногда просто поражает. Например, одним из первых проектов PR системы США в 1920-х занимался, как ни странно, человек, которого всячески превозносили и Вильсон, и Рузвельт, и Кеннеди — это прогрессивный либерал Эдвард Бернейс. Его первый успешный проект заключался в том, чтобы стимулировать курение женщин. В 1920-х годах женщины еще не курили, то есть огромная часть населения не покупала сигареты. И Бернейс заплатил девушкам-моделям за то, чтобы они прошлись с сигаретами по Пятой авеню (центр Нью-Йорка). Его послание женщинам как бы говорило: «Хотите быть такими же классными, как эти модели? Значит, курите сигареты». Сколько человек в результате умерли? Я даже подсчитывать не буду. Однако его проект рассматривался тогда как огромный успех. Всё то же самое касается и убийственного характера повсеместной корпоративной пропаганды табака, асбеста, свинца, химических препаратов, винил хлорида. Поразительно, но PR менеджеры — весьма почетная профессия, хотя они и занимаются тем, что помогают осуществлять контроль над людьми, уничтожая такой вариант выбора, как совместная работа.

Таким образом мы опять сталкиваемся с парадоксом Юма, но люди все же не должны покоряться. Вы можете видеть подоплеку всего этого и бороться.

Источник