Выкладываю накопившиеся мысли по вопросам теории и практики анархизма. Тем более, с 2010 года произошло так много событий, чувствуется заметный сдвиг в социуме и движении.
Часть 1: Анархистская идея.
В первую очередь хочу сказать о главном: о теории анархистской идеи. Налицо все более острая борьба противоречивых тенденций, так что говорить о едином движении уже не приходится. Разумеется, противоречия появились не сегодня и даже не вчера. На постсоветском пространстве возрождение движения (после истребления большевизмом) происходило в сумбурном коктейле анархистских учений различных направлений и эпох. С одной стороны, классика (Кропоткин, Бакунин), причем сюда же затесался штирнерский индивидуализм. С другой стороны, послевоенные западные концепции «новых левых», ситуационистов. Еще большее разнообразие вносили исторические практики. Интернационал, народники, русская революция, испанская революция, городская героика, контркультура, автономизм. В теорию (сторону) возрождения такой калейдоскоп … (неразборчиво в письме – прим.), чтобы опробовать разные концепции и опыты. Но сегодня, когда движение выходит на общественный уровень, с такой «пачкой» идти невозможно: пора определиться.
Чтобы выполнить эту задачу, надо честно ответить на главный вопрос, которого мы всегда избегаем: почему классическое анархистское движение потерпело неудачу? Отмахиваться от поиска ответа и тупо идти по старой дорожке глупо. Надо понять и озвучить причину провала, чтобы не наступать на грабли.
Вопреки расхожему мнению, никакие принципиальные пробелы в организованности анархизму вовсе не присущи. Напротив, в исторических событиях анархисты показали себя способнее многих других. Действительных причин провала я вижу две. Первая, историческая. Больше всего анархизм воспринимался, как направление социалистического движа. А с социализмом в итоге произошла драматическая катастрофа. Вместо освобождения он принес наихудшую тиранию (большевизм на Востоке, в Азии и Латинской Америке), либо выродился в буржуазное республиканство (социал-демократия на Западе). Все свелось к новым автократиям и либерализмам, т.е. все к тому же капитализму. Термин «социализм/коммунизм» оказался опозорен, массы разочарованы и деморализованы. К последствиям сего прискорбного факта я еще вернусь ниже.
Но есть и вторая причина: теория. Прошлое подарило анархизму ряд выдающихся талантов, но именно Кропоткин глубже других проработал и обобщил анархизм как цельное мировоззрение («Наука и анархия», «Великая Французская Революция», «Этика»). Однако в ту пору – конец 19-го/начало 20 вв. – еще не была развита такая наука как психология. Поэтому Кропоткину, как и другим, для описания личной стороны человека приходилось использовать философско-гуманистический язык, с большего в общих чертах […]. Но добавлял, что раскрытие сложных вопросов индивидуальности остаются другим исследователям, хотя уже ясно, что категорических противоречий между личным и социальным нет.
Кропоткин (как и более новый теоретик Мюррей Букчин – книга «Реконструкция общества») разработал теорию развития цивилизации, показал происхождение социальных иерархий, проанализировал становление и зрелую форму государства, дал концепцию социальной революции, обосновал естественную мораль («Взаимопомощь как фактор эволюции») и сформулировал философию этики (самый важный его труд «Этика»). Но только нравственную сторону этики. Личностная сторона, увы, осталась без глубокого рассмотрения. Уже в те времена многие анархисты указали на этот недостаток. Но указать – не значит восполнить. Нет, конечно, писали – и много, но в цельное мировоззрение не уложили.
В послевоенное время стала очевидна обедненность индивидуальности, ее всестороннее отчуждение. Параллельно происходил рост материального благополучия без всяких революций. Главные акценты социализма теряли свое значение, ведь социальная справедливость обычно завязывалась на материальную обеспеченность, продукты труда. А капитализм (и рыночный, и государственный) взял и удовлетворил базовые потребности человека. Движение, и без того деморализованное после Испании, шло ко дну вместе с разочарованием народа в социалистической идее.
В той атмосфере растерянности шло переосмысление, одна за другой стали появляться теории с акцентом на психологию и культуру. Причем, многих занесло настолько, что они напрочь отреклись от старого опыта. Произошло противопоставление личности и общества, которое связывалось только с конформизмом толпы. Восхвалялась антиорганизованность, проповедовалось употребление наркотиков, контркультура, даже отрицался разум. В общем, хватанули через край и наломали дров.
Что же было препятствием на пути восприятия анархизма? Почему большинство интеллигенции склонялось к авторитарным (в различной степени) социализмам? Что из новых теорий действительно важно? Чтобы разобраться, давайте пристально взглянем на классику и обновим ее с учетом знаний психологии.
По Кропоткину, главный регулятор общества – естественное право, основанное на природной нравственности человека. Откуда пошло зло? Изначальная ограниченность применения морали (только к своему роду/клану) первобытных общин привела к военным стычкам, что породило касту воинов. Страх перед силами природы породил касту жрецов. К этим двум сообществам добавилась каста старцев, хранителей обычаев («законники»). Со временем протоиерархии развивались в классы, кристаллизировались государством как всеобъемлющее учреждение для принуждения человека. Естественное право подменялось правом римским.
Любая цивилизация проходит три стадии развития: племя, город, страна. На каждой стадии друг другу противостоят два взаимоисключающих процесса: централизм, т.е. крен в сторону государства, подавления свободы и тирании vs федерализм, т.е. тяга к естественному праву, свободному договору, добровольной ассоциации. Стержень классической теории – в нравственном ядре человека, его биологической предрасположенности к добру, к федерализму в социальном устройстве.
Ликвидация государства наносит удар не по всем корням социальной иерархии, а только по силовикам и законникам. Религиозный фундамент остается цел, хоть и лишен привилегий от своих собратьев.
Исходя их современных знаний психологии известно, что наравне с социально-нравственными потребностями не менее важны личностно-индивидуальные. Хотя анархизм воспевает свободу как личное начало, нельзя ограничивать потребности личности только свободой. Все сложнее.
Согласно Эриху Фромму, представителю гуманистического психоанализа, в человеке заложен коренной конфликт между инстинктивной природой и разумностью. Простое животное не испытывает недовольства от пребывания в природном состоянии; его поведение обусловлено инстинктивными программами поведения и физиологическим реакциями, порой – высшей нервной деятельностью. Человеку же приходится осознавать себя, свое одиночество, неизбежность смерти, загадочность мира. Его тянет назад, в лоно Природы, чтобы снять противоречие, нервозность, вновь слившись с окружающей средой. Не случайно, первым культом человечества стал тотемизм, т.е. ассоциирование себя с каким-либо видом животных. Но разум требует ответов на свои запросы, подтверждения, что Я – это Я, осознания внешнего мира. В этом конфликте Фромм видит источник энергии для всех страстей и устремлений homo sapiens. Человеку предстоит родиться второй раз, преодолев детский период с его психологическими комплексами, и стать уже полностью разумным и самостоятельным существом.
На пути психологического взросления стоят сильные преграды: архетипы Матери-природы и Отца-тирана. Культ Матери – более древний, он идет с самых ранних первобытных времен, когда разрыв с природой еще не был огромен. Мать-природа символизирует стремление человека решить свой конфликт бытия в сторону возвращения назад, в лоно Природы. Она акцентирует ценности Равенства, Свободы, Милосердия, ведь мать любит своих детей одинаково, только и потому что они – ее дети. Однако другие качества, которые угрожают разрыву с природной гармонией (разум, творчество, личность), наоборот, подавляются.
На уровне мировоззрения архетип Матери проявляется в национализме (кровные узы), патриотизме (почвенные узы) и экологизме (неприкосновенность природы). При этом возникает идолопоклонничество национальным символам, как поклонялись женским символам во времена матриархата. Функции религии выполняет патриотизм.
Культ отца является гораздо более поздним явлением, где-то времен заката каменного века. Начиная с неолита, элементы культа отца все больше проникали в мировоззрение, усиливаясь с классовым расслоением племени. Жреческая каста целенаправленно вводила образы Отца в мифологию, тесня Мать, с целью закрепить неравенство, привилегии, собственность, покорность в сознании соплеменников. Верховный бог Олимпа – Зевс, причем не он рожден от женщины, наоборот, Афина взялась из его головы. Ева также занимает подчиненное положение, будучи сотворена из ребра Адама. Матерь Божья у католиков уступает место Богу-Отцу у протестантов. Архетип Отца акцентирует качества силы интеллекта, активного творческого проявления (в т.ч. разрушения-завоевания), личного самовыражения и соревнования. Патриархальная семья – это коллектив, но не равных, в отличие от равных детей матери. Есть отец и есть сыновья: младшие, старшие, любимые. Они борются, чтобы доказать свое первенство. Отсюда оправданность социальной иерархии, покорность высшей воле. Материнское милосердие уступает место отцовской жестокости. Идеология последовательного воплощения культа Отца – милитаристская диктатура, абсолютная монархия.
Концепция Фромма объясняет коренное отличие консерватизма от фашизма. В первом случае материнские национальные узы смягчают иерархию, вожди не считаются непогрешимыми, интересы общего превыше всего. Но тут же традиционность, местечковость, неприятие прогресса. Напротив, классический фашизм полон новаторства, стремления вперед. Одни из первых его сторонников – футуристы, желавшие разрушить старые города-музеи и возносившие машины. Человек воспринимается только через систему государственной иерархии, никак иначе.
Разрушение социальных связей в индустриальную эру привело к обострению национальных чувств в качестве компенсации за утраченную взаимовыручку и справедливость в отношениях между людьми. Параллельно централизация государства достигла небывалых прежде вершин, каждый ощущал руку Отца. Такая комбинация архетипов сформировала массовое национал-имперское сознание. Крушение социалистического интернационализма в Первую мировую – яркая тому иллюстрация. Но многие все же сопротивлялись, особенно после ужасов той Войны. Тогда дело стало за идеологией: независимо возникли фашизм, гитлеризм, сталинизм. Они еще больше укрепили сложившееся авторитарное сознание индустриально-капиталистической Европы. Так из «невинного» патриотизма либеральной республики родился тоталитаризм.
Анализируя психологию человека, Фромм выделяет следующие фундаментальные потребности:
1. Рациональная картина мира. Врожденная страсть к познанию требует обоснования окружающей реальности.
2. Проявление творческого начала. Через трансформацию среды обитания человек утверждает себя самого.
3. Самовыражение Я из Мы. Индивид толпы идентифицируется через принадлежность к какой-нибудь социальной группе. Личности же неприемлем конформизм, она жаждет полной уникальности.
4. Определение социального тождества. Человеку, как существу социальному, с врожденной эмпатией, необходимо ощущать себя по отношению к другим людям. Тождество может строиться на принципе Равенства, либо на отношениях господства/подчинения. Тут важен сам факт наличия социальной сопричастности, противоположностью которой есть социопатия, нарциссизм.
5. Обретение укорененности (независимости, автономии).
Самостоятельное принятие решений, чувство влияния на происходящие процессы ярче всего подтверждают дееспособность, зрелость, самодостаточность человека. Другими словами, это – внешняя свобода.
Нетрудно увидеть, что данная карта высших психических потребностей в целом повторяет этическую систему Кропоткина, но заметно глубже ее в отношении чисто индивидуальных областей. Укорененность и социальное тождество аналогичны Свободе, Равенству и Взаимности. Но для других потребностей у Кропоткина нет обоснования. Хотя стремлением человека к познанию и самореализации проникнуты все его труды. Возможно, такие идеи в 19-м веке считались само собой разумеющимися. Кропоткину же пришло в голову вводить их отдельными положениями в систему этики и политическую программу. То же самое касается самовыражения Я, что соответствует человеческому Достоинству. Стойкость, сдержанность, ответственность, гордость и честь являются такими же сильными и вечными мотивами, как вольнолюбие или справедливость.
Итак, дополнив классическую теорию Кропоткина гуманистическим психоанализом Фромма, получаем следующую картину: этическим ядром человека являются не только Свобода, Равноправие, Альтруизм, но и Достоинство, Познание, Творчество, Стремление к истине, самореализации, самовыражению. Эти ценности и качества образуют психическую состоятельность Нового Человека.
Посмотри, как углубляется понятие справедливости. Обычно под ней подразумевается равенство в свободах и честное распределение материальных благ. Но сейчас я скажу в первую очередь о праве на личное достоинство, а затем о праве на свободу (именно в таком порядке; тебе ли не знать, что оказалось важнее в этом жестоком выборе), после речь идет о праве на здоровье и жизнь. И лишь в последнюю очередь о честной доле в благах.
Отсюда очевидно, что человек больше всего восстает не за материальщину, а когда устыдится рабства!
Политические идеи для анархизма есть не что иное, как проекция этических принципов и стремлений на все сферы жизнедеятельности общества. При этом следует помнить, что этика неделима, проецируется на практику только как целое. Политику мы всегда связываем с прямой демократией, как основой всеобщего гражданского самоуправления. Причем волеизъявление должно быть не массовым, а в тысячах локальных коллективов. Местные коллективы объединяются в региональные федерации, делегаты могут быть отозваны в любой момент. Добровольные ассоциации объединят общество по всем возможным интересам и задачам. Суд будет третейским, назначаться по согласованию сторон из добровольцев. Общество откажется от лишения преступников свободы, заменив изоляцией в труднодоступной местности для тяжелых случаев.
Экономика будет строиться на предприятиях под руководством синдикатов, т.е. самоуправляемых межпрофессиональных коллективов трудящихся. Главная цель труда – вовсе не погоня за производительностью, а социальное и творческое развитие работника, даже если это будет означать падение доходов. В конечном итоге такая система станет самой высокопроизводительной. Деньги будут привязаны к затраченному времени и энергии, а не спекулятивным курсам на финансовых биржах. Пока не отпадет нужда и в них.
Поддержание порядка и самооборона станут делом каждого гражданина, обучение начнется со школ. Образование – есть самоцель человека, будет принята установка на всестороннее развитие личности, пресечение давления на самовыражение личности, культурное неприятие конформизма.
Анархизм стремится к обществу с «открытым кодом». Т.е. вся информация о функционировании социума должна быть публичной и доступной. Более того, человек должен обладать необходимыми знаниями для понимания общих процессов. В век автоматизации непонимание – первый шаг к рабству. Простой веры или рассудительности недостаточно.
Граница между трудом и творчеством должна быть уничтожена. Производственный процесс обязан проектироваться исходя из приоритета созидательности и взаимности, т.е. работа в радость. Излишняя специализация будет упразднена, интеллектуальный и физический труд интегрирован.
Понимаю, как эти слова задевают догматику либералов и левых, но со священными коровами пора кончать.
Вышеизложенные идеи не новы, в разных комбинациях они встречаются тут и там. Но, к сожалению, отношение ко многим элементам как к какому-то «довеску», «бонусу» развитого анархистского общества. Дескать, сначала материальный базис, затем – высшие потребности. Нет! Все наоборот.
Я говорю не о пожеланиях, а необходимых условиях. Без творческого подхода и рациональном понимании новой модели общества, без новой культуры отношения к личности, невозможно преодолеть отчуждение.
Социальная иерархия, эксплуатация, угнетение подавляют человека. Но точно также его подавляет «пресный» труд, потерянность в сложном мире, тяжесть конформизма. Не могу не привести выдержку из работ Фромма «Здоровое общество»: «Психологические результаты (отчуждения): человек деградирует до уровня рецептивной (т.е. «овоща») и рыночной (отношение к себе как к товару) ориентации и перестает быть производительным; он теряет чувство самости, становится зависимым от одобрения других и поэтому стремится к конформизму, однако чувствует себя неуверенно, он не удовлетворен; ему все наскучило, он обеспокоен и тратит большую часть своей энергии, пытаясь компенсировать или скрыть это беспокойство».
Подавление человека не только безнравственно, оно разрушает личность, оно есть психическое насилие. Для среднего человека этот феномен сохраняется, несмотря на достаточный уровень потребления. Подавление уродует души людей, толкает на путь саморазрушения и уголовщины. Вот откуда аномально высокий уровень преступности в США. Экономика второстепенна по отношению к социокультуре, психологии.
Социальная несправедливость страшна не столько присвоением результатов труда в пользу привилегированных элит. Она страшна растаптыванием достоинства, ликвидацией свободы, деградацией личности. Результат – комплексное разрушение психического здоровья человека. Все наши неврозы и психозы оттуда.
Подытожу сказанное. Классическую теорию анархизма необходимо модернизировать с учетом знаний современной психологии. В обновленном виде теория выглядит примерно так:
Этическое ценностное ядро
Свобода. Справедливость. Рациональное осознание мира
Достоинство. Добро. Творческое самоутверждение
Самовыражение своего Я из Мы
Политические положения:
1. Прямая демократия: гражданское самоуправление, ассоциация, федерализм, информационно-открытое общество
2. Синдикализм: самоорганизация предприятий, участие в распределении доходов, интеграция и интерактивность трудового процесса
3. Гуманизм: эргономичность жилых пространств, нонконформистское воспитание и всестороннее образование, культурное многообразие
Часть 2. Позиционирование
Теперь хочу коснуться такой болезненной темы как самоидентификация. Незадолго до посадки, в 2010 году, уже казалось, что движение отказалось самоопределяться в координатах «право-лево». Самые разные товарищи в итоге сошлись на том, что правые и левые – спектр государственников. Но сегодня снова звучат голоса «левые активисты, леворадикалы, левые силы» и т.д. Я знаю, что многих анархистов это возмущает. Почему же до сих пор происходит так и не иначе? Давайте разберемся.
Исторически правые и левые пошли с Учредительного Собрания времен Французской революции. Самые левые были якобинцы, которых Кропоткин охарактеризовал как «укрепленный лагерь буржуазии». С тех пор в европейской традиции определение «левые» закрепилось за либералами и социалистами.
Ввиду того, что анархизм зарождался как направление социалистической мысли, то в комплекте получил и «левизм». На Востоке, кстати, левые оказались еще левее, даже либералов относят к правым.
То история, а что сегодня? Левыми себя называют и воздыхатели по СССР, и социал-демократы, и популисты-номенклатурщики (КПРФ), и красно-коричневые, и троцкисты… Хороша компания, ничего не скажешь.
Скажи, что общего у нас может быть с этими вырожденцами? Разве что отдельная фразеология (как, впрочем, и с либералами), не более того.
Анархизм ничего не требует от государства: ни либерализации, ни социальных льгот. Только полная и скорейшая ликвидация. Тем более странно видеть некоторых анархистов, считающих возможным объединяться с красными или с либералами. Ладно еще в сумбурных 1990-х, когда движ был на пути самостановления, возрождения из советского пепла. Многое было неясно. Но теперь???
Знаешь, у меня такое чувство, что некоторые люди подсознательно бояться отмежеваться полностью от кого бы то ни было; им надо быть с кем-то, притягивая за уши непонятных союзничков. Движение уже создано, выросло из штанишек. Пора понять: у нас нет «друзей»; мы – не левые, не правые, мы – анархисты.
Похожая проблема с терминами «социализм» и «коммунизм». Но тут сложнее, ведь многие, кто не любит «левачество», продолжают называть себя либертарные социалисты, либо анархо-коммунисты. Причем вполне справедливо, ведь так написано в книгах.
Почти вся классика анархизма сформировалась в эру расцвета социалистической мысли. Прудон, Бакунин, Кропоткин, Малатеста, Нетлау, Гильом, Рокер – нет смысла перечислять. Хотя самый первый теоретик – англичанин Годвин – успел написать еще накануне Французской Революции, т.е. до становления социализма. А наши предтечи, участники той самой революции, были известны под именем «бешенные», а идеи назывались «дальше Марата» (самый народный якобинец, типа левый большевик). Это значит, что анархисты умели формулировать свои воззрения, отталкиваясь от либеральных доктрин. Видишь, социализм не такой уж и родной оказывается.
Опыт Французской революции модернизировал либерализм до социализма. Своего рода version 2.0 в попытке политически сформировать гуманистические идеалы. Именно в понятиях этой версии анархизм сформировался как теория и широкое движение. Сен-Симон, Фурье, Оуэн одинаково претендовали на верное толкование социализма. Проблема в том, что социалистическое движение прошло длительную эволюцию. Увы, доминирующими течениями стали большевизм и социал-демократия, т.е. два авторитарных варианта. Позже, оба этих течения выродились: одно – в оппортунизм, другое – в абсолютизм соответственно. Вместе с их вырождением было опозорено имя социализма. Испания стала последним аккордом. Вторая Мировая война поставила точку: социализм был извращен, убит как бренд.
Теперь, в век информации, невозможно упоминание социализма/коммунизма без автоматических ассоциаций с трагическим опытом «стран социалистического лагеря».
Что делать? Есть старая индейская поговорка: «Лошадь сдохла – слезь с нее». Анархизм хоть и зарождался в социализме, да вырос и стал самостоятельным во всех отношениях. Спросишь, а как же книги? А с ними все в порядке. Ведь надо различать две вещи: пиар и пропаганду. Пиар служит для привлечения стороннего человека, чтобы он заинтересовался. Этот первоначальный посыл должен быть минимальным и четким, с той изюминкой, которая выделяет идею из ряда остальных. Наверняка, во время своих тюремных командировок ты столкнулся с тем, что размусоливать в подробностях особо возможности нет: людей интересует суть. Если сразу не ухватывают – слушать не станут. Попробуй-ка в двух словах объясни, что анархо-коммунизм не тот коммунизм, который ГУЛАГ. А взяв в руки книгу, человек разберется в тонкостях и сможет сформировать прочные убеждения.
Вопрос самоназвания имеет и другие причины. Исторически существовали движения, с анархизмом не связанные, но по сути анархические. Например, немецкие ретекоммунисты, итальянские автономисты, некоторые христианские течения. Поэтому, некоторые называют себя либертариями принципиально, подчеркивая свой не-анархизм. Только что с того? Сколько в движе таких либертариев?
Из всех либертарных направлений именно анархизм оказался №1, именно его исторический опыт оказался самым значительным из всех. Именно анархизм привлекает наибольшее число либертариев, а не всякие «рете» и пр. Так почему это анархистам вдруг следует отказаться от своего имени?
Мы живем во время сверхнасыщенных информационных потоков, человеческое восприятие отфильтровывает большую часть поступающей информации. Первые слова обязаны быть краткими, звучными, конкретными. Название должно концентрировать внимание на самой сути идеологии, и – внимание! – отличиях от других. Такое название уже есть: анархизм. Навязывать же свои маленькие -измы всему движу – гордыня и сектантство. От таких людей жди беды.
Если ты считаешь, что у меня личная антипатия к «неавторитарному» марксизму, то будешь абсолютно прав. Я не принимаю марксизм вообще, потому что именно на основе этого учения социализм был скомпроментирован. Мне неприемлемо отрицание объективной нравственности, провозглашение некой «классовой морали». Без такой теории был бы невозможен Большой Террор, проведенный Сталиным, потому что только марксизм может так обманывать разум. Его «резиновость» одинаково годилась для обоснования взаимоисключающих положений. Лагеря до сих пор стоят на этом лживом фундаменте, так въедлива оказалась марксистская «наука».
От марксиста вечно ждешь какого-нибудь подвоха. То большевики у них не такие уж […], то анархисты у них младшие братья, то либертарность не совсем либертарная. Ты сам видел такие моменты на форумах регулярно. Не удивлюсь, что в ряде случаев имеет место троцкистский энтризм. А вспомнить лицемерное СРС осенью злополучного 2010 года! Да, струсил много кто, но только СРС догадались подвести под свое малодушие теоретическое обоснование! Надеюсь, это не забыто?
В настоящий момент, когда движение выходит на общественный уровень, нерешенность вопроса самопозиционирования просто губительна. Движ рискует потеряться в информационных потоках и сделать рекламу другим. Наряду с легализмом (что «классовым», что «гендерным») это самая большая опасность. Впрочем, учитывая последние события, даже в России для легализма не остается возможностей: полицейское государство «отработает» всех легкомысленных.
Сегодня самой признанной в массовом сознании идеей является демократия. Ни одна тирания открыто не покушается на демократические идеалы, настолько прочна она в умах людей. Фактически, идея демократии стала выполнять ту же роль ориентира на свободное, справедливое, человечное общество, которую раньше выполняла идея социализма.
Мы видим, последние несколько лет псевдодемократические страны сотрясают протесты как раз под демократическими лозунгами. Значит, та реальная форма политической системы, которая подается под демократичным соусом, все меньше отвечает провозглашенным принципам. Точнее сказать, никогда и не отвечала, но сейчас это становится очевидным широким слоям населения.
Я уверен, что наши товарищи прошлых лет сознательно строили пиар и агитацию в рамках терминологии социализма (позже – коммунизма). Потому что идея социализма была главным мобилизующим брендом для трудящихся. Нынче этим брендом стала демократия.
Задача анархистов – выдвигать на первый план тезис о прямой демократии, как самой лучшей, полной и последовательной формы воплощения этого идеала в жизнь.
Концепция прямой демократии должна стать локомотивом для всего комплекса анархистских идей, приоткрыть дверь для понимания всей многомерности анархизма.
Часть 3. Гражданские протесты
Актуальным является вопрос участия анархистов в массовых народных выступлениях. Как видим по Украине, накал и глубина таких протестов могут достигать поразительных масштабов. Повод всегда носит обыденный характер: фальсификация выборов, избиение митингующих, вопиющая коррупция. Если приглядеться, подобные поводы появляются регулярно, но лишь в редких случаях они служат спусковым крючком для массовых волнений. Просчитать невозможно.
Все дело в накапливающемся социальном недовольстве. Очередная ситуация конфликта с властями срывает клапан, недовольство превращается в бунт. Реальная причина всегда одна: задолбало. Так было и в 2008 году в Греции: убийство молодого парня полицейскими стало последней каплей. Оказалось, люди недовольны всем, а экономика еле дышит.
Развиваясь, протест забывает первоначальный повод и обретает новые лозунги. Важно, что этот процесс сам не затухает: для этого надо посредничество политиканов и лживые обещания. С каждым днем растет неприятие системы в целом. На Украине это дошло не только до падения Януковича, но и недоверия государственным структурам и оппозиции. Оппозиционные партии хоть и кичатся, что во славе, на деле контроль над протестантами низок. Более того, на примере «Круга народного доверия» можно утверждать, что люди в перспективе способны поставить под сомнение парламент вообще. Кто сейчас там – тому виднее, но мне кажется, что от идеи представительной демократии до идеи прямой демократии остался один шаг.
Когда волнения затягиваются, люди проявляют все большую самоорганизацию. Хотя народ и действует исходя из чувства протеста, из общераспространенных, но неясных представлений о демократии и гуманизме, участие в стихийной самоорганизации оказывают свое влияние на чувства и разум. Эти неясные образы уже отличаются от стандартных понятий либеральной доктрины, в новом опыте есть тяга к анархизму.
Самостоятельная практика приводит к радикализации мировоззрения. Человек преодолевает отчуждение повседневности, акцентирует критическое мышление. Самоорганизуясь, народ тем самым создает грубую локальную модель прямой демократии, т.е. системы участия человека в коллегиальном принятии решений и добровольного исполнения взятых на себя обязанностей. Цель участия анархистов – вовсе не самопиар обособленной группы (как black block на очередной дэме). Существующее недоверие к партиям может перекинуться и на нас, если мы будем вести себя как политиканы, или хотя бы внешне походить на них. Главное, словом и делом помогать участникам протестов, завоевывать репутацию как равные среди равных. Агитировать за самоуправление, занимать позиции «ультрадемократии», разоблачать властные поползновения новых вождей. Параллельно вести пропаганду.
Часть 4. Некоторые соображения
Что нам действительно необходимо, так это теснейшее сотрудничество и взаимосвязь анархистских движений по всему миру. Прошедший в Швейцарии Всемирный съезд очень обнадеживает. Нужно, чтобы достижения мысли и опыта в одном уголке мира скорее становились достоянием в других частях Земли. Очень хорошо, что появляется все больше переводов о современной теории и практике анархизма. Но […] все равно очень медленно.
Я считаю, нужен единый международный язык для движения; это на порядки повысит интенсивность общения и облегчит работу переводчикам. Как я понимаю, некоторой частью активистов уже используется эсперанто. Слыхал, что в изучении и использовании он легче любого национального языка. Приняв эсперанто за основу, можно будет говорить о действительно едином всемирном анархическом движении.
Откровения Сноудена подтвердили самые худшие опасения: в интернете перехватывается все в массовом масштабе, каждый день. Следует ожидать усиление тенденции к национальной сегментации Сети. Более того, стали известны случаи, когда «черные двери» целенаправленно внедрялись агентами спецслужб в open-code – программы. В частности, случай с Free BSD. С Linux-ами теперь нет гарантий.
Считаю, необходимо уделить пристальное внимание Free soft. Помимо открытого источника, в разработке таких программ идеологически учитывается право на конфиденциальность.
Еще хочу сказать пару слов о заключенных. Болотное дело добавило новых узников и, очевидно, что их будет становиться все больше. Что такое поддержка с воли, ты сам прекрасно знаешь, причем не только для человека лично, но и в глазах других арестантов. Но меня все больше смущают официальные статусы политзэков. Помнишь, мы и не предполагали, что тут может быть подвох, что эта тема обернется жаркими спорами, кого считать политзэком, а кого – нет.
Официальные определения, принятые правозащитниками и Amnesty International, насквозь двуличны. Оказывается решающим фактором к кому именно они применяются. Получаются дурацкие ситуации, когда людей, которым плевать на идеи, признают ультраполитическими; а более достойные люди, настоящие борцы, вовсе замалчиваются, либо получают половинчатые определения.
Налицо подмена понятий, ведь юридически можно идентифицировать разве что «репрессированный» или «узник совести». Что насчет истинно политических, то хорошо сказал Солженицын: если не борьба с режимом, то нравственное или жизненное противостояние ему – вот главный признак. А прилепка «статьи» не говорит ни о чем. Также он приводит слова Анны Скрипниковой (из старых социалистов, взяла пять (!!!) сроков): «Политический заключенный – это тот, у кого есть убеждения, отречением от которых он мог бы получить свободу. У кого таких убеждений нет – тот политическая шпана».
Действительно, важно только личное отношение и солидарность людей. А определения правозащитников, которые сами не понимают предмета своей деятельности, должны быть нам чужды. Желательно вовсе не попадать ни в какие списки, чтобы нас не разделяли на какие-то категории, не противопоставляли друг другу. За три года эти «качели» изрядно нервов попортили, отношение будто к неодушевленным предметам. Если Артема Прокопенко отсеют, то думаю, что надо требовать исключения и себя. Мне единство дороже мифических титулов.
На этом заканчиваю. Передавай привет от меня людям, которые не могут писать мне лично. Настроение – бодрое, дух – закален, а время уже совсем не давит. Как писал Губерман:
«В эпохи покоя мы чувствами нищи,
К нам сытость приходит и скука за ней;
В эпохи трагедий мы глубже и чище,
И музыка выше и судьбы ясней»
С пламенным энтузиазмом
Игорь