Я приехал в Афины всего через несколько часов после окончания массовых беспорядков 12 февраля, когда в центре города все еще чувствовался резкий запах сгоревших банков, и поселился в уже знакомом мне месте – хостеле Zorbas на площади Виктория. В последний раз, когда я останавливался там летом 2001 года, в хостеле еще принимали драхмы и там было полно туристов с рюкзаками, только что вернувшихся из Пирея, откуда паромы расходились по курортным островам Эгейского моря. Десятилетие спустя эти воспоминания казались ретроспективными сценами из фильма «Дорога». На этот раз в хостеле кроме меня было всего двое гостей. Первый из них – Анас, молодой беженец из Сирии, направлявшийся в Швецию – «Меня призвали на военную службу, а я не собираюсь стрелять в свой собственный народ»,- говорил он регистратору, когда я приехал. Второй – Гай, 18-летний анархист из Бруклина. Гай приехал в Афины, чтобы укреплять связи с братьями в черном и изучать греческую тактику ведения восстаний.
Добро пожаловать в Афины времен жесткой экономической политики.
Непосредственно перед моим приездом сотня тысяч греков устроили бунт против условий нового соглашения ЕЦБ/МВФ, ставший главной новостью во всем мире. Согласно этим условиям Греция должна была войти вовнутрь железной девы структурных реформ: резкое сокращение социального обеспечения, зарплат и пенсий, приватизация основных государственных предприятий, а также внесение изменений в Конституцию. На вершине всего этого стоит пункт о назначении еврократической няни внутри каждого греческого министерства – теневых министров, обладающих правом вето. Этот последний пункт, кажется, разработан с исключительной целью унизить греков. Массовые беспорядки начались в тот день, когда невыборное правительство подписало этот договор, и довольно трудно обвинять в этом греков, если задуматься над тем, что их действия были похожи на действия детей, направивших свой гнев на все, что напоминало им о международных финансах, а заодно и на некоторые другие объекты.
Видеоролики этих уличных боев на YouTube были весьма впечатляющими по любым меркам. Однако ни на одном из них нельзя было увидеть наиболее кинематографичные моменты февраля, происходившие вокруг площади Синтагма. Те, кого камерам не удалось запечатлеть, были греческие анархисты, использующие тактику эвоков на улицах Афин. Несколько гордых анархистов рассказывали мне об использовании тросов и разлитого масла для нейтрализации бойцов мотоциклетного отряда по борьбе с уличными беспорядками под названием Zeus-Deltas. Такие инновации, позаимствованные из фильма «Семь самураев», вполне соответствуют глубоким традициям греческого анархического протеста. Среди военных историй, которые я услышал в Афинах, моей самой любимой является история, рассказанная анархистом-ветераном по имени Алекс Аристополус. В начале 1980-х годов во время ежегодных протестов 17 ноября в память о перевороте черных полковников 1967 года, анархисты заманили семь полицейских в тупик, окружили их, заставили их раздеться и провели их по улицам голыми. Позже в тот вечер их форму сожгли в металлической бочке в сердце Экзархии, анархистском районе Афин.
Именно это и привлекло моего товарища по комнате в хостеле Zorbas Гая в Афины. В августе прошлого года Гай был среди тех немногих, кто собирался у быка на Боулинг-Грин и принимал участие в небольших демонстрациях, переросших затем в движение Occupy Wall Street. Там он познакомился и пришел в восторг от греческой художницы и анархистки Георгии Сагри (Georgia Sagri). Гай решил самостоятельно прочувствовать культуру сопротивления, которая порождает людей, подобных ей. Пока движение Occupy погрузилось в зимнюю спячку, он купил билет в один конец до Афин сразу после бунтов против мер строгой экономии. Гай бросил среднюю школу, однако он планировал вернуться в Нью-Йорк со степенью магистра погромов, готовым к проведению серии актов, которые он называл «весенним наступлением».
Будучи активистом «второго дня» движения Occupy, Гай пользовался популярностью в Афинах. Странно было наблюдать за тем, как это движение стало первой связующей нитью между греками и Штатами. Не Сербия, не Ирак, не НАТО, а именно Occupy. Это служит напоминанием о том, что в Греции звание Самой ненавистной зарубежной державы периодически переходило от одной страны к другой. После долгого пути оно, наконец, вернулось к немцам. Когда ЦРУ оказало помощь в установлении военного режима в 1967 году, американцы заменили собой британцев, которые в свою очередь сменили немцев, вернув короля Георга к власти после войны и отказавшись признать левоцентристское партизанское правительство, которое действовало до 1944 года в горах центральной Греции. Когда страна начала скатываться в гражданскую войну, британские войска приняли участие в жестоком подавлении демонстраций, организованных левыми по всей Греции, и даже развернули пулеметные отделения в центре Афин. Чтобы убедиться в том, что всем известно, где они находятся, британцы отправили тысячи левых партизан-антинацистов в концентрационные лагеря в Эритрее и Ливии, где большинство из них погибли.
В любом случае сейчас немцы силой отобрали статус Самой ненавистной зарубежной нации. Конечно, благодаря Меркель. Однако среди второстепенных персонажей, ассоциирующихся с наиболее жесткими мерами строгой экономии, например, с отсрочкой выборов, можно назвать такое имя как Вольфганг Шойбле (Wolfgang Schäuble). Представителем рабочей группы Европейской комиссии, отвечающим за программу теневых министров, называют Хорста Райхенбаха (Horst Reichenbach).
Греки сейчас не в том настроении, чтобы глумиться над увечьями. Куда ни посмотришь, везде заметны признаки упадка страны. В день моего прибытия за углом моего хостела закрылось государственное агентство ипотечного кредитования, и одна из его работниц угрожала выпрыгнуть с верхнего этажа, крича о потере страховки и о своей неспособности ухаживать за больным ребенком. Через пару дней средь бела дня воры свободно вошли в музей древней Олимпии и выкрали десятки древних артефактов. Министр культуры предложил уйти в отставку, однако министр культуры больше никого не волнует.
Выйдите на прогулку по Афинам с местным жителем, и через несколько минут он покажет на что-нибудь и скажет: «Это новое. Прежде вы не могли этого видеть». Американцы к такому уже давно привыкли, но в Греции это все еще вызывает боль и удивление. Как старушка, роющаяся в мусоре в поисках еды. Зачастую эти «новые» моменты связаны с новыми формами взаимовыручки и самоорганизации, распространяющимися в греческом обществе. Так было в случае с 47-летним продавцом интернет-услуг Костасом Поликронопулусом, которого я встретил однажды днем. Я обнаружил его в центре города, в Парке слез, когда он раздавал еду голодным.
В декабре Поликронопулус уже более года был безработным, когда он однажды увидел двоих греческих мальчиков, дерущихся за остатки испорченной еды в мусорном баке. Вынести это зрелище было выше его сил. Он вернулся домой, сделал десять сэндвичей и попытался раздать их на улице. Он обнаружил, что голодные люди зачастую слишком стыдились принимать еду, поэтому он вместе с несколькими своими друзьями начал готовить еду на улице. Люди медленно стали собираться и присоединяться к ним. Теперь он готовит почти каждый день в разных частях города, включая переполненные центры для беженцев. Его кухня стала частью растущей сети организаций, оказывающих помощь на улицах.
«Сейчас бедность видна как никогда прежде, — говорит он. — Мы команда безработных, и нас можно называть, как хотите – социалистами, анархистами. Но нас не заботят ярлыки. Мы верим в социальную справедливость и занятость».
Как и многие другие греки, с которыми я разговаривал, Поликронопулус считает, что угроза банкротства – это соломенное страшилище, созданное банкирами. «Они пытаются запугать нас банкротством, — говорит он. — Мы уже банкроты! Что такое банкротство, если не голодные люди на улицах? Годами банки и политики делили между собой прибыли, а теперь, когда начались убытки, за них должны платить мы?»
Принятие банкротства постепенно становится все менее радикальной позицией. На прошлой неделе влиятельный редактор и автор колонки Financial Times Вольфганг Мунхау (Wolfgang Munchau) написал, что банкротство является единственным способом спасти греческую демократию, и подверг критике другого Вольфганга за предложение отложить проведение выборов. Однако, очевидно, выборы уже никого в Греции не волнуют. Доверие к институтам власти подорвано.
Возьмем, к примеру, СМИ. Теперь, когда греки смотрят государственное телевидение, они видят инопланетян из «Чужих среди нас», проговаривающих чьи-то пустые слова. Вопиющие случаи коррупции раскрываются внутри каждой студии и под каждой сигнальной башней. Финансового директора главного телеканала, на котором активно продвигалось сокращение расходов на здравоохранение, недавно уличили в том, что он был на службе у компании, проводящей приватизацию государственного имущества. Тем временем, муниципальное радио Афин оказалось связанным с пресс-центром Евробанка.
«Существует коррупционный треугольник, состоящий из банков, СМИ и политиков», — говорит Мария Лука, репортер Eleftherotypia («Свобода прессы»), первого левоцентристского издания, возникшего после восстановления гражданского правительства в 1974 году. Как и многие другие греческие информационные издания, эта газета в настоящее время бастует, хотя ее сотрудникам удалось опубликовать два номера.
«Эксперты зачастую находятся на службе политических интересов или министра массовых коммуникаций, и все они настаивают на том, что «альтернатив нет», — утверждает она. — Однако меры приняли такую жуткую форму, что пропаганда утратила свое влияние. Пресса дискредитировала себя, также как профсоюзы и политические партии. На уважаемых в прошлом журналистов сейчас буквально нападают на улице».
Лучом надежды во мраке кризиса является то, что греческие Томы Фридманы сейчас живут в страхе, что их забросают йогуртом. В некоторых случаях даже программа вещания улучшилась. Когда бастующие трудящиеся захватили студию ALTER TV, частного телевизионного канала, на нем показали радикальный документальный фильм под названием «Долгократия» (Debtocracy). Его рейтинг оказался 35% в прайм-тайм – это был самый высокий рейтинг в истории телеканала.
Экзархия — это место анархической власти в Афинах. Согласно легенде, свое название это место получило в честь первого жителя этого района, фермера, раздававшего еду беднякам. Его современная репутация сердца радикального активизма объясняется его близостью к Политическому, Юридическому и Экономическому университетам. Политехнический университет – это место, где танки прорвались сквозь ворота кампуса в 1973 году и разгромили восстание студенческого демократического движения под лозунгом «Хлеба, образования и свободы». Внушительная табличка, на которой выгравированы эти слова, до сих пор висит на памятнике разрушенным воротам.
Наряду с бомжами и народными парками, созданными на заброшенных участках, Экзархия является местом некоторых самых модных молодежных кафе и баров в Афинах. Как будто Нижнему Ист-Сайду удавалось поддерживать низкие арендные платы и сохранять традиции 1910 года. Именно в Экзархии в декабре 2008 года полиция застрелила 15-летнего активиста Александроса Григорополуса. Это убийство спровоцировало восстания по всей Европе. В Афинах анархисты выпустили предупреждения, что магазины в фешенебельном торговом квартале, которые не повесят черную ленточку на свои окна в память Александроса, поплатятся за это своими витринами. К этому предупреждению прислушались практически все.
Возможно, Экзархия даже превзошла Восточный Берлин своим самым ярким граффити в мире. Каждая стена в этом районе пестрит округлыми буквами A.C.A.B. («все полицейские — мерзавцы»), греческими нео-ситуационистическими слоганами, детально проработанными рисунками, высмеивающими политическую историю современной Греции. Общим мотивом здесь стала антикапиталистическая философия. Все чаще на рисунках появляются анархисты в противогазах.
Среди художников, чьи работы украшают стены Экзархии, есть 30-летний дантист Петрос, который гораздо больше известен в районе по своей подписи под настенными рисунками «Mapet». Впервые Петрос познакомился с уличным искусством, будучи еще дантистом в Бристоле, где он проходил мимо ранних рисунков Бэнкси по дороге на работу. Петрос сам начал рисовать пару лет назад, когда он вернулся в Афины и его практика начала приносить ему все меньше доходов в связи с углублением кризиса. «Прежде мои клиенты делали все, что было необходимо, — рассказывает Петрос. — Теперь они скорее вырвут зуб, чем поставят на него коронку. Делают то, что дешевле. Я пытаюсь снизить цены, предложить варианты рассрочки, делаю все, чтобы сохранить своих пациентов. Я занялся настенными рисунками и активизмом, чтобы как-то выплеснуть энергию».
Я встретился с Петросом однажды днем в новой уличной художественной студии в Экзархии под названием Stigma Lab. Он как раз закончил рисовать фрагмент своей самой свежей работы: рисунок на тему дня святого Валентина, на котором был изображен Купидон над слоганом «Занимайтесь любовью и классовой борьбой» (“Make Love and Class War”). Как и на всех остальных своих рисунках, он обводил линии при помощи старой бормашины. После того как он нарисовал аэрозольной краской несколько постеров для меня, мы присоединились к его другу в офисе Stigma и поговорили о кризисе.
«Что следует сделать, — сказал друг Петроса, — так это организовать кафе на островах – превратить острова в плавучие Амстердамы. Множество греческих островов необитаемы. Вся Европа сюда съедется».
По словам Петроса, его девушка все чаще говорит о том, чтобы уехать из Афин и попробовать заняться натуральным сельским хозяйством на острове, где у ее семьи есть небольшой участок земли. «Ей просто хочется выбраться отсюда ненадолго», — сказал Петрос, которому эта идея уже начала нравиться. Однако его беспокоили слухи о месторождениях нефти и газа в Эгейском море, которые, по его словам, компании уже готовятся исследовать. «Эгейское море будет очень легко уничтожить,- говорит он.- Нужна всего одна авария и все побережье будет уничтожено. Клянусь, если они погубят море, я уеду в Африку и никогда оттуда не вернусь. Мне все равно».
Перед моим уходом Петрос дал мне несколько постеров и взял с меня обещание, что я повешу их на улицах Нью-Йорка. Я был поражен тем, что он считал Нью-Йорк важной столицей уличного искусства. Он не знал, что граффити в Нью-Йорке осталось в прошлом, что во владениях Блумберга уважают даже плакаты в метро. Я пообещал развесить его купидонов классовой борьбы, как только у меня появится такая возможность.
В дни демонстраций полиция патрулирует окраины Экзархии и обыскивает всех, кто входит или выходит из этого района. В воскресенье после беспорядков 12 февраля я направлялся по улицам Экзархии к площади Синтагма, где коалиция профсоюзов и левых партий что-то организовала, хотя никому по-настоящему не было известно, чего стоило ожидать. У периметра меня остановила группа полицейских, которые проверили мой рюкзак и стали расспрашивать меня, что я делаю в Афинах. «У вас отпуск? Анархический отпуск?» — спросил один из полицейских, глаза которого пугающе расширились. Когда он изучил мои водительские права штата Флорида, он широко улыбнулся и стал изображать дробовик. Прошло несколько долгих секунд, прежде чем его смущенный коллега объяснил: «Однажды он ездил во Флориду поохотиться на уток».
Мой рюкзак был чист, и через полчаса я встретился с анархистом из Бруклина Гаем на площади. Он ждал этой демонстрации целую неделю, ему не терпелось своими глазами увидеть какое-то действие. Ситуация на площади Синтагма не предвещала ничего интересного. Был чудесный ясный день, среди нескольких протестующих и палаток, продающих жареное мясо, прогуливались парочки влюбленных. Трудно было представить себе какую-либо акцию протеста, которая могла бы нарушить эту безмятежную красоту, однако любой грек вам скажет: никогда не знаешь, каким образом начнется протест. Это может произойти за секунду.
За обедом, состоящим из греческих рулетов, Гай рассказал мне о своих планах соорудить заградительные щиты для весеннего выступления движения Occupy. Он собирался использовать гигантские дорожные конусы, которые он собрал на автостраде Лонг-Айленда. Он объяснил, что из каждого конуса могло получиться по три щита, для которых он уже сделал три различных образца. Когда он определится с моделью самого эффективного щита, он намеревался сделать знаки мира при помощи изоленты и выкрасить щиты в черный цвет. Когда он снимет изоленту, на щитах останутся знаки мира первоначального цвета конусов – светоотражающего оранжевого.
«Этой весной мы перестанем называться «Собранием анархистов» (Anarchist Caucus) и будем называться «Союзом мятежников» (Rebel Alliance)», — сказал он.
Я ответил ему, что светоотражающий оранжевый цвет отлично подойдет, что в этом есть что-то от «Звездных войн».
«Я знаю, улыбнулся он. — Я уже об этом думал».
Когда Гай прилег у фонтана, чтобы вздремнуть, у меня завязался разговор с двумя парнями, сидящими рядом с нами. Их звали Микалис и Тасос. Я пробыл в Афинах уже достаточно долго, чтобы не удивляться тому, что в свои 30 лет они уже были марксистами-ленинистами, недавно начавшими выпускать радикальную газету под названием Kontra. Как и Гай, они пришли на площадь готовыми к беспорядкам. У них с собой были противогазы в пластиковых коробках и еще какие-то вещи, которые они мне не показали. «Я только что зарядил их свежими угольными фильтрами из Израиля, — сказал Микалис. — Они лучшие».
Их организация была новой, одной из нескольких молодежных греческих революционно-коммунистических групп, порожденных ненавистью к ККЕ – Коммунистической партии истеблишмента, часто называемой «сталинист-буржуазной». Микалис и Тасос уже завербовали около 60 членов, и численность их организации росла с каждой неделей. Наряду с выпуском газеты, у них было место, где могли проводить кинопоказы, лекции и собрания. Они только что создали группу художников граффити и театральную группу. «У нас в распоряжении множество видов оружия, не только палки и коктейли Молотова», — объяснил Тасос.
Когда я спросил их мнение по поводу кризиса, говорил в основном Микалис. Его слова были мне уже знакомы. По образованию он был архитектором, однако он не смог найти работу и в последние несколько лет он все глубже погружался в радикальные движения. «У меня две степени магистра, я учился в Политехническом университете и университете Роттердама, — сказал он. — Пять лет назад я мог найти хорошую работу. Когда я вернулся из Роттердама, все рухнуло. Теперь мне 30 лет, я безработный и живу со своими родителями. Я страшно зол».
«Их план – превратить европейскую периферию в зону дешевой рабочей силы, — продолжал он. — Не только нас, но и Ирландию, Португалию, Испанию. Нам говорят, что мы ленивые и должны принять эти жесткие меры или нам просто нечего будет есть. Это ложь и клевета. Нашей стратегией в ближайшем будущем будет бороться с мерами жесткой экономии, вернуть себе то, что у нас забрали, и отстоять то, за что мы так долго сражались. В дальнейшем нашей целью будет покончить с капитализмом».
По словам Микалиса, в греческом обществе сейчас преобладает именно такой импульс.
«В прошлое воскресенье впервые в жизни я видел так много разгневанных, радикально настроенных и бесстрашных людей, — сказал Микалис. — Большинство из них – простые рабочие, а вовсе не профессиональные революционеры или анархисты. Поверьте мне, они поддерживали применение силы. Когда до этого дойдет, они поддержат погромы супермаркетов. Перед принятием мер экономии все еще спали. Все думали, что с коалицией, которая сейчас у власти, будут считаться. Теперь они так не думают. Старое мышление рушится, теперь уже невозможно только заботиться о себе и забыть о людях вокруг тебя. Нашей целью является объяснить структуру и логику капитализма. Без революции реформы системы — всего лишь сизифов труд, когда огромный камень реформ то поднимается в гору, то скатывается обратно вниз».
Гай проснулся и присоединился к разговору. Микалис и Тасос не хотели иметь дело с анархизмом, но, как они сказали Гаю, они поддерживали его тактику в настоящий момент. «Сейчас речь идет о едином фронте», — сказал Тасос.
«Но вы же расстреляете меня у стены после революции»,- сказал Гай.
«Да», — ответил Тасос, даже не улыбнувшись.
Тасос продолжил говорить о своем разочаровании некоторыми молодыми греческими анархистами, которых он наблюдал на прошлой неделе на улицах города.
«Большинство анархистов наносят удар и сразу убегают, даже когда их много, — сказал он. — Когда вас много, за вами преимущество, нужно остановиться и сражаться, продолжать наносить удары. Я участвовал в четырех продолжительных схватках с полицией. Мой счет 2:2. Двое из них запомнили меня, в этом я уверен», — и Тасос долго смеялся.
Неподалеку группа активистов «Критической массы» по-своему присоединились к протесту. Мы наблюдали за тем, как они разъезжали на велосипедах в клоунских париках, полосатых разноцветных чулках и гриме на лицах.
«Они приводят меня в отчаяние, — заметил Тасос. — Они пропускают революцию и переходят сразу к празднованиям, ведут себя так, будто уже победили».
«В Штатах мы таких называем «розово-серебряным блоком», — добавил Гай. — Они полезны в качестве отвлекающих моментов – знаете, чтобы перекрыть улицы, например».
Казалось, что Микалис и Тасос обдумали эту идею, но не стали ее развивать. После долгого молчания, Микалис сплюнул на камни площади Синтагма.
«Скоро мы будем есть голубей»,- сказал он.