Краткое введение

Когда I Интернационал раскололся на сторонников Маркса и сторонников Бакунина, никто не предполагал, что чуть меньше чем через полвека считающие себя наследниками Маркса и наследниками Бакунина начнут стрелять друг в друга. С тех пор, когда стрелять все же начали, прошло еще чуть меньше века. И многие счас говорят о том, что нет уже ни прямых наследников анархистов, ни прямых наследников большевиков, что все давно изменилось, что теперь, если кто-то в кого-то и будет стрелять, то совсем по другому принципу. Так ли это? Действительно ли все изменилось или все осталось, как было? И как было? А может быть что-то изменилось, а что-то осталось? Тогда что изменилось и что осталось? В чем были расхождения в сто пятьдесят или сто лет назад, и в чем они сейчас? Ответить на эти вопросы совсем не трудно.

Изначальные различия

Первое различие между социал-демократической и анархической, или вернее тогда еще протоанархической идеологией состояло в следующем. Социал-демократы рассчитывали завоевать власть и, используя ее, сверху построить коммунизм. В этом они походили на средневековых крестьян, свято верящих, что можно посадить на трон хорошего короля, который будет править в интересах народа. Кстати говоря, в странах азиатского деспотизма, в частности, в Китае на трон неоднократно садился такой крестьянский император, который действительно правил хорошо и справедливо, по крайней мере, если судить по тем представлением о добре и справедливости, которые господствовали в тех странах. Одна беда – человек не вечен, а с каждым следующим императором правление становилось все менее спра-ведливым, пока, наконец, все не начиналось заново и новые повстанцы приводили к власти нового крестьянского императора. Социал-демократы уже не верили в доброго короля, но все еще верили в доброе правительство. Правда, они, точнее, наиболее радикальные из них, в отличие от китай-ских крестьян, рассчитывали, что хорошая власть, построив коммунизм, самоустранится за нена-добностью. С какого, как говорят в России, бодуна она будет это делать, социал-демократы не объясняли.

Анархисты, вернее, тогда еще бакунисты бы-ли большими реалистами и прекрасно понимали, что бытие определяет сознание, хотя фразы та-кой не слышали. Они прекрасно понимали, что власть развращает, а потому любой, самый хороший человек, дорвавшись до власти, будет делать те же мерзости, что и его предшественник. А потому они собирались строить коммунизм не с помощью власти, а вопреки ей. А чтобы власть не мешала им это делать, они считали разумным эту власть уничтожить. Причем, не заменяя новой, ибо новая будет не лучше старой, а просто уничтожить раз и навсегда. Иными словами, они собирались уничтожить государство. При этом они вовсе не были сторонниками полного разброда и шатания, каковыми всегда пытались выставить анархистов их противники. Они также понимали, что капитализм, да и вообще классовое общество не существует без государства. А потому они намеривались проводить ликвидацию эксплуататорского общества и государства одновременно, опираясь не на государственные структуры, не на армию, полицию, чиновников, а на низовые организационные структуры (рабочее ополчение, рабочие союзы и т.д.).

Другое различие вытекало из первого. Коль скоро социал-демократы собирались строить рай на земле с помощью государства, то между рево-люцией и этим раем появлялся переходный период государственного чистилища. Как будет осу-ществляться переход из чистилища в рай, социал-демократы не объясняют. Это до сих пор остает-ся загадкой их идеологии. Обычно говорилось о том, что государство само начнет отмирать. Но, как и почему это будет происходить, оставалось и до сих пор остается непонятным. И даже переименовавшись из социал-демократов в коммунистов, большевики так и не удосужились объяснить это. Назвав себя коммунистами на словах, они продолжали бороться не за коммунизм, а за переходный период (с сохранением социального и экономического неравенства) на деле. В начале 90-х члены КАС ходили с плакатом: «Коммунисты! Когда ваше государство начнет отмирать?» Ответа они не так и не дождались – «коммунистическое» государство не отмерло, а было заменено обычным буржуазным. Впрочем, оно и само по сути дела было таковым. Однако, об этом ниже. Фактически признание «переходного периода» означало отказ от коммунизма и ставку на хорошее «рабочее государство», «диктатуру пролетариата». Однако отказ хорошо замаскированный, иногда не осоз-наваемый даже самими сторонниками «переходного периода» и потому особенно опасный.

Анархистам «переходный период» был не нужен. Период разрушения старой системы и построения новой был для них по сути дела революцией (тогда как для социал-демократов революция сводилась к захвату власти в рамках старой системы). Ни в какое хорошее рабочее государство они не верили. Бакунин задавал вполне логичный вопрос: «Если будет диктатура пролетариата, то над кем?»

До сих пор мы говорили только об анархистах и социал-демократах, совершенно не упоминая о марксистах. Это не случайно. Маркс с самого начала занимал промежуточную позицию, колебался между анархизмом и эсдековщиной. Не слу-чайно в 90-е годы ХХ века среди российских анархистов бытовала фраза: «Маркс – непоследова-тельный анархист». Маркс тоже говорил о «диктатуре пролетариата», но одновременно и об уничтожении государства. Точнее, в разное время он говорил разные вещи, не то чтобы уж очень сильно, да все-таки различающиеся. В одном из своих писем он писал, что «между капиталистическим и коммунистическим лежит период революционного (курсив мой) превращения первого во второе. Этому периоду соответствует и политический переходный период, и государство этого периода не может быть ничем иным, кроме как революционной диктатурой пролетариата…» Это вполне можно понимать и как революцию, но Ленин из этого сделал вывод, что «переход от капитализма к коммунизму — есть целая историческая эпоха». Впрочем, до Ленина мы еще доберемся. Пока лишь, заме-тим, что в «Гражданской войне во Франции» Маркс опять таки изобразил диктатуру пролетариата не как государство, а как альтернативу государству* (и, кстати, заявил о необходимости отсечь паразитический нарост государства). Поневоле вспомнишь прекрасную анархическую фразу: «Когда мы возьмем безвластие в свои руки…»

Развитие

Конфликт между Бакуниным и Марксом, это на самом деле конфликт между Бакуниным и Энгельсом. Маркс, как мы видим, занимал промежу-точную позицию между протоанархистами и эсдеками. А уж к моменту раскола он по взглядам поч-ти совпал с Бакуниным («Гражданскую войну во Франции» можно считать вполне анархической работой). Но Маркс, хотел он того или нет, финансово зависел от Энгельса. Между тем Бакунин в «Государственности и анархии» прямо писал, что с Марксом иметь дело можно, но дела нельзя иметь с его эсдековским балластом, среди которого ведущую роль играл Энгельс. Энгельс отно-сился к тем радикальным буржуазным революционерам Германии, для которых создание единого Германского государства была основной целью и которые ради этой цели готовы были идти на революцию. Рассуждения о коммунизме были для Энгельса примерно тем же, чем позднее они стали для Мао Дзе-дуна или Ким Ир-сена – идеей на базе, которой можно сделать родное государ-ство сильным и влиятельным. Энгельс – просто буржуазный националист, к тому же ненавидевший славян и Россию, которые были в его глазах помехой для создания великой Германии. Неслучайно, после ее объединения, после того как Бисмарк выполнил ту задачу, которую, по мнению Энгельса должна была выполнить революция, тогда Энгельс стал все больше склоняться к мирному переходу к социализму, став из революционного эсдека эсдеком обыкновенным. Неудивительно, что Бакунин – русский, да еще и бывший славянофил, к тому же не видевший ничего хорошего в создании единой Германии (именно этому посвящена его работа «Государственность и анархия»**) вызывал у Энгельса враждебное отношение. Это был личный конфликт, к которому прибавились личные трения Бакунина с Марксом (история с переводом Маркса и письмом Нечаева), и те склоки, которые мы наблюдаем сейчас, по сути дела являются повторением той трагедии в современном фарсе.

Последствия от этого не стали менее тяжелыми. После смерти Маркса его лагерь возглавил Энгельс, затем Каутский, еще более правый, чем Энгельс, подменивший идею диктатуры класса (тоже, как мы видели, неидеальную) идеей диктатуры партии, затем, появился Ленин, отличавшийся от Каутского пожалуй только одним – решительностью, революционностью. Большевизм – ни что иное, как революционная эсдековщина. Менее, но тоже революционными эсдеками были меньшевики. Если в анархизме Бакунина сменил Кропоткин, доведший анархизм до логического завершения, придавший ему научность и стройность, то те, кого считали последователями Маркса, напротив, превратились в обычных буржуазных революционеров.

К этому времени между анархистами и революционными эсдеками наметилось еще три различия.

Пролетариат и община

Как известно, Маркс рассматривал появление капитализма как необходимое условие для создания экономического базиса социализма. Капитализм, по Марксу, создает производительные силы, необходимые для социалистической экономики. Однако Маркс никогда не утверждал, что капитализм для этого должен победить в каждой отдельной части земного шара. Маркс рассматривал мировую экономику как единое целое. Никому из биологов не придет в голову утверждать, что, коль скоро век господства рыб сменился веком господства земноводных, век господства земноводных – веком господства пресмыкающихся, а последний – веком господства птиц и млекопитающих, никому из биологов не придет на основании этого утверждать, что любая современная рыба, амфибия или ящерица – пережиток прошлого биоценоза. Любой биолог скажет, что и ящерицы и лягушки, и рыбы являются частью современного биоценоза, уже хотя бы потому, что они служат пищей для тех же птиц и млекопитающих, а значит, последние просто не могут существовать без них. Точно так же, Маркс считал, что, коль скоро докапиталистические формы экономики где-то дожили до века господства капитализма, то они являются частью экономики капиталистической эпохи. Правоту Маркса в этом вопросе подтверждает тот факт, что капитализм просто не может существовать без эксплуатации и разрушения этих форм организации труда, что их чрезмерное разрушение породило нынешний кризис капитализма***. Марксу просто в голову бы не пришло считать русскую или китайскую крестьянскую общину пере-житком прошлого. Зато это пришло в голову его ученикам-эсдекам. И как сам Маркс не убеждал их в глупости такой позиции, как не предупреждал, что она приведет лишь к новым буржуазным революциям, но никак не к социалистической и породит новые страдания людей****, его увещевания так и остались гласом вопиющего в пустыне.

Анархисты же в силу целого ряда причин, о которых здесь нет необходимости рассуждать, заняли в отношении общинного крестьянства вполне здравую позицию. Основной опорой того же Махно были общинные крестьяне (хотя городской и сельский пролетариат играл в его армии немалую роль (по утверждению Белаша, в 1919 году кре-стьяне-общинники составляли 40% в махновской армии, сельские пролетарии (батраки) – 25%, городские – несколько процентов)).

Между тем, в России были и люди, ставшие действительными наследниками Маркса. Это были те самые эсеры, которых ленинистская пропа-ганда пыталась изобразить как полу-марксистов полу-народников. Логика в таком определении эсеров была, потому как под марксизмом ленинисты всегда понимали революционную эсдековщи-ну, эсеры же занимали промежуточное положение между последней и анархизмом. Но точно такую же позицию занимал и сам Маркс. Перейдя на язык ленинизма, следовало бы и его считать полу-марксистом полу-народником. Однако «народническая» составляющая марксизма большевиками просто игнорировалась. В еще большей степени она, кстати говоря, игнорировалась меньшевиками. Большевики хотя бы готовы были временно использовать крестьянство, в отдельных случаях опираться на него, тогда как для меньшевиков оно было просто реакционной массой. Ни те не другие не понимали и не хотели понимать разницу между единоличным крестьянином и общинником (последний имеет основное средство производства – землю в коллективной собственности, что делает его даже большим социалистом, нежели пролетарий*****). Эсеры, в отличие от большевиков и меньшевиков, всегда относились к общинному крестьянству как к классу революционному, наряду с пролетариатом, разумеется. В вопросе же о государстве и переходном периоде они, по-добно Марксу занимали промежуточную, колеблющуюся, двойственную позицию. Неслучайно, наиболее революционная их часть в конце концов заняла позицию анархическую (максималисты).

Отношение к национализму

Второе новое различие состояло в отношении к национально-освободительным движениям. Маркс выступал за их поддержку, исходя из того, что они, побеждая, создают новые капиталистические регионы. Правда, как мы уже видели, он далеко не всегда и не везде считал необходимой победу капиталистических отношений. Но эсдеки абсолютизировали полезность капитализма, а потому поддержка того или иного национализма стала необходимой составной частью их позиции. Поэтому неудивительно, что в 1914 году из всех эсде-ков мало кто смог занять правильную позицию в отношении воюющих стран. Большевики (а также часть меньшевиков), надо отдать им должное, смогли. Однако это не помешало им впоследствии поддерживать то национализм национальных меньшинств империи (польский, туркестанский и т.д., то напротив великорусский шовинизм (например, на территории Украины, которую Ленин долгое время считал «югом России»)).

Большинство анархистов к любому национа-лизму относилось отрицательно. Как ни странно, исключением стал Кропоткин, тот самый Кропоткин, который довел теорию анархизма до совершенства, подкрепил ее научно, развил в ней этиче-скую составляющую. Заметим, что в отношении к той же русско-японской войне 1904-1905 гг. ника-кого патриотизма он не проявлял. Был ли связан его патриотизм с тем, что патриотические идеи овладели массами и Кропоткину (Кропоткин мотивировал его именно массовыми настроениями) или чем-то другим, сказать трудно. В любом случае, это факт неприятный, о котором приходится упоминать именно в силу того, что Кропоткин – фигура слишком известная, чтобы о его позиции можно было умолчать, даже если она оказалась исключительной и противоречащей всем его же идеям. О ней следует упомянуть уже хотя бы для того, чтобы не давать повод обвинять себя в двуличии. Однако, мы можем сказать, что по счастью анархисты не считают даже самых уважаемых своих теоретиков и практиков непогрешимыми, не относятся к ним как католики к римскому Папе, а потому позицию Кропоткина почти никто из анархистов не поддержал. Неслучайно Деникин в своих «Очерках Руссой смуты» классифицировал анархо-коммунистов как поголовных пораженцев. Позиции эсеров в этом вопросе разделились, что стало одной из причин позднейшего их раскола.

Этика

Третье различие было связано с этической позицией. Для Маркса, как и для Бакунина не было никаких сомнений в том, что капитализм – явле-ние мерзкое и бесчеловечное. Но, как врач, для того чтобы назначить правильное лечение, должен отвлечься от своего личного отношения к человеку, от того приятно или нет будет тому лечиться (точнее, последнее должно волновать врача лишь постольку, поскольку дополнительные страдания могут усилить болезнь или привести к побочным эффектам, а потому их лучше избежать), так и Маркс, изучая капитализм и революционное движения должен был на время отвлечься от этики. Он не изучал вопрос, почему надо уничтожить капитализм, этот вопрос для него был давно решен, его интересовало, можно ли свергнуть капитализм и почему. В этом смысле его рассуждения о том, что капитализм экономически противоречит сам себе, а потому обречен, были, безусловно, полез-ны. Однако эсдеки, будучи, в отличие от Маркса, буржуазными революционерами, не думали о том, приносит ли капитализм страдания людям или нет. Их интересовало исключительно, прогрессивен ли он с экономической точки зрения. И если для Маркса прогрессивность капитализма в отношении феодализма и реакционность в отношении социализма было тем, почему капитализм можно свергнуть, для эсдеков оно стало тем, почему его нужно свергнуть. Они уподобились человеку, идущему драться с противником не потому, что тот негодяй, а потому что тот слабее. Это сказа-лось на их морали. Единственным критерием ее стала «прогрессивность». Технический прогресс превращался в единого бога, любое повеление которого есть благо, любое противодействие которому – грех. «Прогрессивная» цель оправдывала любые средства. Пожалуй, наиболее откровенно, наиболее цинично эта позиция была сформулирована в статье Троцкого «Их мораль и наша». В отличие от эсдеков, и анархисты, и эсеры прекрасно понимали, что капитализм надо свергать не ввиду его «отсталости», а ввиду его мерзости, что целью революции является не повышение про-изводительности труда, а улучшение жизни людей, что, говоря языком христианства, «не человек для субботы, а суббота для человека». Не случайно Кропоткин постоянно приводил этические ар-гументы (что не мешало ему научно обосновывать экономическую возможность победы социализ-ма), а одна из его ключевых работ вообще была посвящена исключительно этике («Этика»).

Таким образом, к началу революции 1917-1921 гг. в России присутствовали все три направления революционного движения: эсдековское, анархическое и промежуточное (которое следовало бы назвать марксистским, если бы этот термин ошибочно не закрепился за эсдековским).

Суд истории

Как известно, первая попытка построить со-циализм сверху с треском провалилась. Как и предсказывал Маркс, социал-демократы с их преклонением перед «прогрессивностью» капиталистических отношений, не только не совершили в России социалистическую революцию, но и более того, помешали это сделать, остановив Великую Русскую революцию на стадии буржуазной. Троцкисты могут сколько угодно разглагольствовать о бюрократически деформированном рабочем государстве (с таким же успехом можно было бы ишака назвать бюрократически деформированным арабским скакуном), а сталинисты о реальном социализме. Но факт остается фактом – в России было пролетаризировано крестьянство и построен капитализм. То, что при этом у власти была не классическая буржуазия, а бюрократия не никого должно смущать. Во-первых, государственное вмешательство весьма характерно для раннего капитализма – вспомним хотя бы тюдоровские законы в Англии. Во-вторых, чем позже страна вступа-ет на капиталистический путь, тем больше она имеет конкурентов, уже прошедших по этому пути, и тем больше нуждается в помощи государства, чтобы оные страны догнать. Поэтому уже во Фран-ции бюрократии пришлось на время отстранить от власти буржуазию, что было описано Марксом в «18 брюмера». Еще более «запоздавшим» странам Италии, Германии, России, Китаю и т.д. пришлось проделывать эту процедуру в более жестком виде и более длительное время. Отсюда и итальянский фашизм, немецкий национал-социализм, «реальный социализм» СССР, Китая и дру-гих «соцстран». Во всех случаях это закончилось или заканчивается одним и тем же – переходом к обычному капитализму.

Однако, дело не в том, что провалилась пер-вая, в конце концов, первый блин – комом. Дело в том, что со столь же оглушительным треском провалились все подобные попытки. Ведь, как уже говорилось, все закончилось переходом к обыч-ному капитализму не только в СССР, но и в Китае, Вьетнаме, Камбодже – словом, во всех без ис-ключения странах. Даже в Корее, считающейся у сталинистов «последним бастионом социализма» давно уже существует обычные капиталистические отношения, и государство давно уже не вмеши-вается в экономику, за исключением оборонки (которая в любой капиталистической стране всегда находится под тем или иным контролем государства. И если кто-то говорит, что со времени Великой Русской революции прошло уже почти сто лет, то следует ему напомнить, что со времени при-хода к власти Мао прошло немногим больше шестидесяти, со времени победы Кастро – чуть больше пятидесяти, что в Анголе «социалисты» пришли к власти в 1975 году, в Никарагуа – в 1979, а непальские маоисты дорвались до власти совсем недавно. Добавим, что в Мексике социалисты пользуются огромным влиянием в Чьяпосе, а в Индии маоисты вообще контролируют значительную часть территории. А потому тот факт, что первая попытка делалась давно, не имеет никакого значения. Если мы в течение суток видим, как на одном и том же месте каждые два-три часа люди наступают на грабли, то у нас нет никаких оснований предполагать, что за последние полчаса эти грабли убрали, или что они перестали быть наступающих на них по лбу. Даже если первый раз они ударили кого-то еще утром.

Что же касается анархистов, то у них есть, по крайней мере, два относительно удачных эпизода. Это махновщина и коммуны Арагона. Оба успеха относительны потому, что оба были подавлены, однако они были подавлены снаружи, а не раз-валились изнутри. Правда, оба эти успеха отонсятся к началу ХХ века. В дальнейшем у анархистов успехов не было, но, по крайней мере, не было и таких провалов, как у ленинистов. Анархисты, по крайней мере, ни разу не встали на грабли, тогда как ленинисты вставали постоянно, причем, на одни и те же. И, тем не менее, преемники революционных эсдеков продолжают убеждать людей вновь пройтись по этим граблям. Они что идиоты?

Нет, они не идиоты, просто они не представляют себе изменения системы иначе, чем сверху. А потому основным критерием успеха для них остается захват власти. Что им, или вернее их предшественникам на протяжении истории не раз удавалось. А потому их поведение с их точки зрения вполне разумны. С их точки зрения скорей мы – идиоты. Ведь мы не разу так и не дорвались до власти. Правда и махновцы и анархо-синдикалисты Арагона прекрасно обходились без власти. Конечно, тут ленинисты могут поспорить. Они начнут утверждать, что у Махно была армия или что в Испании анархисты вошли в правительство. Однако, мы можем возразить, что армия Махно была в значительной мере народным ополче-нием (кстати говоря, многие ее бойцы вообще большую часть времени занимались мирным трудом, берясь за винтовки, когда нужно было помочь мобилизованной части армии), что те, кто организовывал коммуны в Арагоне, никакой поддержкой правительства не пользовался, напротив, именно правительство приняло решение эти коммуны разогнать. И тогда ленинисты (если они не дураки) приведут более весомый аргумент: «Ну, так вас же в итоге задавили!» Действительно, что толку от коммун Арагона или коммун юго-восточной Украины, если все они в итоге были разгромлены? «Всякая революция только тогда чего-нибудь стоит, – говорил Ленин, – когда она умеет защищаться». Так может быть тогда мы – идиоты? Или нам тоже есть, что возразить?

Да, нам есть что ответить. Оба раза мы проиграли потому, что доверяли ленинистам, видя в них союзников, они же нас предавали. И не только в этих случаях, были и другие примеры того, как ленинисты просто подставляли анархистов. Граб-ли, на которые наступили мы – это грабли нашего доверия. И если мы наступим на них снова, мы действительно будем идиотами. Чтобы не быть ими, чтобы не встать снова на те же самые грабли, мы должны понимать, что всевозможные почитатели Троцкого или Сталина для нас – враги, кото-рый при первой же возможности надлежит извести, вернее надлежит извести их лидеров, ибо ря-довые ленинисты без указания своих вождей мешать нам скорей сего не станут, во всяком случае, в массовом порядке. Дело, впрочем, даже не в том, на чье учение ссылается тот или иной человек. В конце концов, наиболее левые марксисты еще в первой половине ХХ века сделали из марксизма вполне анархические выводы (что неудивительно, учитывая противоречивость марксизма), не говоря уже о тех же максималистах, фактически бывших анархистами, хотя и не использовавших это название. В армии Махно были люди, считавшие себя большевиками и не признававшие таковыми «московский» большевиков. В СССР многие революционно настроенные элементы умудрялись прийти к анархизму, опираясь на ленинизм (автор этих строк тоже вырос в СССР и когда-то был ленинистом). Коль скоро последний декларирует свое родство с марксизмом, а марксизм, как из-вестно, непоследовательный анархизм, то и в ленинизме можно при желании разыскать элементы анархизма, хотя бы на уровне фразеологии (рассуждение об отмирании государства и т.д.). В на-стоящее время ленинизм в форме маоизма попал во многие доиндустриальные районы с сохра-нившейся сельской общиной, там он, пытаясь приспособиться к местным условиям, вполне может породить что-то близкое к анархизму******. А потому, если человек выдвигает наши идеи, то не так уж важно, как он к ним пришел, важно, что пришел. Зато, если человек высказывает идеи чуждые нам, если он призывает к революции сверху, к «переходному периоду», отрицает этические прин-ципы и т. д., то он для нас – враг, сколько бы он не распинался о своей верности анархизму, и с ним надо бороться, как с любым другим врагом. Не надо бояться обвинения в сектантстве. Лучше пусть наши враги, потерпев поражение, обзовут нас сектантами чем, победив, будут расстреливать и сажать нас и наших товарищей.

Подведём итоги

Итак, подведем итоги.

В процессе разделение революционной идео-логии на анархическую, марксистскую и революционную социал-демократическую (включая сюда ленинизм), между ними возникли следующие разногласия:

1. Ленинисты выступают за слом системы сверху, анархисты – за слом его снизу.

2. Ленинисты исходят из того, что, когда они захватят власть начнется долгий «переходный период», во время которого система фактически сохраняется или частично сохраняется, сохраняется неравенство, как в форме материального не-равенства, так и в форме иерархии; постепенно все это должно, по мысли ленинистов, «преодо-леться» и «отмереть», но как именно это будет происходить, никто из них объяснить не может. По сути дела, речь идет об откладывании коммунизма на неопределенный срок. Анархисты же намерены бороться не за малоприятный «переходный период», а за коммунизм. Разумеется, они пони-мают, что революция, то есть слом старой системы и замена ее новой потребует какого-то време-ни, однако они намерены не ждать «преодолевания» и «отмирания», а принимать с первых дней революции приступать к разрушению капитализма и построению коммунизма. Разница между «переходным периодом» и революцией – в том, что первый предусматривает некое стабильное со-стояние, тогда как революция – есть процесс постоянных, насильственных изменений. Если «переходный период» подобен зависанию в воздухе, то революция подобна прыжку.

3. Ленинизм сводит капиталистические отно-шения к эксплуатации капиталистом пролетария по месту работы, игнорируя разрушение и поглощение капитализмом докапиталистической периферии. Это приводит к недооценке и даже к игно-рированию борьбы с таким разрушением. Именно это в свое время помешало объединению сил пролетариата и общинного крестьянства, отнесенного ленинистами к «мелкой буржуазии» (удоб-ный термин, которым ленинисты называют кого угодно, начиная от не очень богатых буржуев и кончая плотником, имеющим в собственности пилу и топор, или даже… люмпер-пролетарием). В наше время это, во-первых, может привести к повторению ситуации в тех районах, где остатки об-щинного крестьянства сохранились, а во-вторых, к недооценке борьбы тех же пролетариев с то-чечной застройкой, выселением из домов, разрушением мест отдыха и т.д. Ведь подобная эксплуа-тация путем прямого грабежа, ранее свойственная для периферии, переместилась в регионы «цен-тра» именно из-за разрушения.

4. Ленинисты выступают за поддержку нацио-налистических движений, почему-то считая, что в борьбе между двумя лагерями националистов один оказывается чем-то лучше другого. Это, кстати, постоянно приводит их к спорам друг с другом о том, чей национализм в данном конкретном случае прогрессивен, а чей реакционен (один только спор о том, кого поддерживать в израильско-палестинском конфликте породил массу споров и рас-колов). Анархисты же в данном случае придерживаются принципа: «Между чумой и холерой не выбирают».

5. Для лениниста основным критерием этики является технический прогресс, они убеждены, что любое развитие в этой области автоматически улучшает жизнь человечества, а потому никаких других этических норм для них не существует. Их претензии к существующей системе сводятся к тому, что она является отсталой и тормозит развитие производительных сил. С точки же зрения анархиста, капитализм плох не тем, что при нем че-ловечество позднее достигнет Марса или Альфы Центавра, чем при коммунизме, а тем, что кра-новщик Вася Пупкин или верстальщица Маша Хрюшкина целый день проводят на работе, смысл которой им непонятен, потом бухают или тупеют, уставившись в телевизор, производят на свет детей, которые так же будут выполнять непонятную работу и тупо убивать время, тем что люди работают ради работы и потребляют ради потребления, тем, что они живут в бетонных коробках, питаются едой из нефти и машинного масла, дышат вонью выхлопных газов, тем что вместо дружбы и взаимопонимания между людьми идет война всех против всех – словом, капитализм, с точки зрения анархиста надо уничтожать не потому что он отстал, а потому что он мерзок и противен человеческой природе. И даже если его уничтожение приведет к падению производительности труда, это, с точки зрения анархиста, по сравнению с установлением равенства такая мелочь, что об этом даже говорить смешно (тогда как для лениниста это едва ли не катастрофа).

Что же касается марксистов, то их спектр очень широк и перекрывается на одной стороне с ленинистами (которые, кстати говоря, тоже счи-тают себя марксистами), а на другой – с анархистами.

Все эти различия сохраняются и в настоящее время. При этом они могут не всегда совпадать с самоидентификацией – человек может считать себя анархистом, но нести ленинистский бред, а может называть себя марксистом или даже левым ленинцем, но фактически быть анархистом. Дело не в названии. Дело в том, что все эти различия принципиальны. История показала, что позиция эсдеков ведет к провалу, тогда как позиция анар-хистов может вызывать те или иные споры, однако в целом куда более успешна. При одном условии – они не должны доверять эсдекам. Они должны бороться не за чужие, а за свои интересы, не позволяя обманывать себя рассуждениями о единстве. Единство подразумевает единство цели. Цели, как мы видим, у нас с эсдеками на самом деле разные (то, что сами эсдеки называют общей целью они откладывают на столь далекое время, что фактически это равносильно отказу от нее), а уж пути – тем более. Если они хотят единого блока или фронта, пусть присоединяются к нам и по-могают нам в достижении нашей цели. Если нет, то пусть не морочат нам головы. История от вре-мен I Интернационала до современности показывает нашу правоту.

_____________________________________________________________________

* При этом надо иметь в виду, что реальная Парижская Коммуна вовсе не попадала под то, описание, «диктатуры пролетариата», которое Маркс дал в этой работе. Но Маркс писал по горячим следам, он описал Коммуну такой, какой она ему представлялась издалека, и назвал это свое представление о ней диктатурой пролетариата. Позднее, когда Ленин писал «Государство и революцию», всем уже было известно, что из себя представляла Коммуна (а представляла она из себя довольно своеобразное сочетание умеренного социал-демократического управления наверху с полу-анархическими инициативами внизу). Это, однако, не помешало Ленину привести Коммуну в качестве примера «диктатуры пролетариата» со ссылкой на Маркса, что было по сути дела подтасовкой.

** «Государственность и анархия» фактически посвящена разбору вопроса о том, что должно быть важней для революционера: революция или создание единого национального государства, и критике тех «революционеров», для кого важнее последнее. Точно также как в 90-е гг. прошлого века для многих «коммунистов» «борьба за коммунизм», на самом деле была борьбой за восстановление СССР (а для многих и до сих пор осталась), так и для многих немецких буржуазных революционеров середины века позапрошлого основной целью борьбы было создание единой Германии. Критике этой позиции, подменяющей борьбу за коммунизм, борьбой за государство и посвятил свою книгу Бакунин.

*** С этим разрушением и с этим кризисом связано помимо прочего и то, что «докапиталистические» формы эксплуатации (рабство, грабеж и т.д.) ранее существовавшие «на периферии» то есть в зонах, где капитализм был неразвит (при этом они могли с развитием капитализма усиливаться (вторичное закрепощение в Восточной Евро-пе, развитие рабства на юге США), но никогда не проникали в «центр» (зоны с сильно развитыми капиталистическими отношениями)), теперь проникают в «центр». Капиталистический «центр» уже настолько истощил «периферию», что вынужден заняться самоедством. Примером могут служить точечная застройка в Москве и Западной Европе, убийства в людей из-за квартир. Разумеется, «на периферии» это все тоже происходит, но теперь уже не только на периферии.

**** См. Письмо Вере Засулич.

***** Подробней см. здесь: http://wwp666.livejournal.com/80665.html.

****** Уже тот факт, что ленинистам приходит-ся опираться на общину, заставляет их, если не признать за крестьянами-общинниками роль рево-люционного класса, не уступающего в революционности пролетариату, то хотя бы сделать вид, что они это признают. А это значит, что их ученики, уже будут ближе к марксизму и анархизму, чем они.

Источник.