…Многие учащиеся, особенно те, кто беден, интуитивно знают, что с ними делают школы — они приучают их путать процесс и сущность. Как только это удается, в силу вступает новая логика: чем больше обучения, тем лучше результаты, а стало быть, успех обеспечивается эскалацией.
Учащийся, таким образом, научается путать преподавание с учением,продвижение из класса в класс с образованием, диплом с компетентностью, а бойкость речи со способностью сказать что-то новое. Его воображение вышколено — в нем обслуживание занимает место цели.
Место охраны здоровья занимает лечение, улучшение условий жизни подменяется социальной работой, личная безопасность — полицейской защитой, национальная безопасность — военным противостоянием, и повсюду крысиные бега принимаются за производительный труд. Здоровье, учение, личное достоинство, независимость и творческие усилия практически приравнены к деятельности соответствующих государственных институтов, которые якобы служат этим целям, и движение к ним приравнено к росту ресурсов, выделяемых на управление больницами, школами и другими учреждениями, о которых идет речь…
…Как только обществу удается трансформировать базовые потребности человека в спрос на товары и услуги, производимые на научной основе, критерии бедности оказываются во власти технократов, которые могут менять их по своему желанию. И тогда понятие «бедность» начинают относить к тем, кто в том или ином существенном отношении отстал от рекламируемого идеала потребления. Так, бедные в Мексике — те, кто пробыл в школе менее 3 лет, а в Нью-Йорке — меньше 12.
Бедные всегда были социально бессильны. Теперь они все больше полагаются на институты социального обеспечения, и это добавляет их беспомощности новое измерение: психологическое бессилие, неспособность себя прокормить. Крестьянина, живущего на высокогорном плато в Андах, эксплуатируют землевладелец и купец, но, переселившись в Лиму, он вдобавок попадает в зависимость от политических боссов и ощущает себя неполноценным, потому что не учился в школе. Модернизированная бедность — это сочетание бессилия перед обстоятельствами с утратой личностного потенциала. Эта новая бедность — глобальное явление, которое лежит в основании современных отставаний в развитии. Конечно, в богатых и в бедных странах оно проявляется по-разному.
Кажется, наиболее сильно оно ощущается в больших городах Америки. Нигде больше не расходуется столько средств на бедность. Нигде больше государственная забота о бедных не порождает такой зависимости и злости, таких фрустраций и новых требований. И нигде лучше не видно, чем там, что бедность — модернизированная бедность — приобрела иммунитет к денежным вливаниям и требует институциональной революции…
…Очевидно, что даже в одинаковых по качеству школах бедный ребенок редко догоняет богатого. Даже если они посещают одинаковые школы с одного и того же возраста, бедные дети лишены большинства образовательных возможностей, повседневно доступных ребенку из среднего класса. Спектр этих преимуществ — от домашних книг и семейных разговоров до путешествий во время каникул и иного самоощущения; дети, которым они доступны, пользуются ими и в школе, и вне ее. Так что те, кто беднее,будут отставать до тех пор, пока их продвижение или учение зависит от школы.
Бедным нужны средства, которые позволили бы им учиться, а не получать справку о том, что они прошли курс исправления их якобы чудовищных недостатков.
Все это равно справедливо как для бедных, так и для богатых стран, но в последних оно является в другом обличье. В бедных странах модернизированная бедность явно затрагивает больше людей, но пока что более поверхностно. В Латинской Америке две трети всех детей оставляют школу, не закончив пяти классов, но это «дезертирство» не делает их положение в жизни таким скверным, как это было бы в Соединенных Штатах…
Из книги Ивана Иллича «Освобождение от школ».
Куча трепологии на тему – школы заканчивают плохо подготовленные люди, не способные потом разбогатеть – уберём школы как бюрократический институт. («Бедняка с севера обессиливает то самое двенадцатилетнее обучение, отсутствие которого ставит на бедняке с юга клеймо безнадежно отсталого. Но ни в Северной, ни в Латинской Америке обязательные школы не дают бедным равенства с богатыми.») Но богатые платят налоги, поэтому в их школах и лучше учат (а родители следят за успеваемостью детей, те лучше учатся). Мне плевать (лично — для своих детей) на закрытие школ, запасов моих знаний (и учебников в дом. библиотеке) хватит на полноценное среднее образование. Школы существуют не для дачи образования (в 19 в. в Европе 20% детей считались необучаемыми, у них почти не было шансов завести семью и вырастить детей — не на что было. Сейчас их таких не меньше, а из-за доступности медицины может и больше.) Школа выполняет 2 функции – 1) выбрать обучаемых и талантливых (они-то свой шанс скорее всего используют, по крайней мере, получат профессию, которая даст старт след. поколению разумных); — 2) доняньчить тупых и ленивых до уровня само-развлечения: пособие, телевизор, пиво – лишь бы не «работник ножа и топора». Кстати, это хорошо понимает автор — «Но такая опека лишь усиливает их зависимость от этого попечения, ослабляя их способность организовывать свою жизнь, исходя из собственного опыта и ресурсов, в рамках своего сообщества». Автор – мягко говоря, не соображает – какой майдан устроит такое личное сообщество, не дай бог, если организуется. Нет, уж. Человечество делится на людей (которые способны обучаться, работать и содержать себя) и обезьян (попрошайки и воры и пусть им будет дома хорошо, ведь не столько украдут, сколько, гады, перепортят). А папа Майкла Джексона, на пособие, вырастил Майкла Джексона, но детей гулять, тиран домашний, не пускал – вас дома много, незачем дурному на улице учиться.
Я хочу поднять общий вопрос о взаимоопределении сущности человека и природы современных социальных институтов, которое характеризует наше мировоззрение и язык. В качестве основного примера и объекта рассмотрения я выбрал школу, поэтому здесь лишь косвенно затрагиваются другие бюрократические институты корпоративного государства: семья как потребитель, партия, армия, церковь, средства информации. Мой анализ подспудного учебного плана школ призван показать, что общественное образование только выиграло бы при избавлении общества от само собой разумеющейся обязательности школ, равно как выиграли бы в результате аналогичных процессов семья, политика, безопасность, вера и общение.
Уровень профессионального обслуживания, доступный сегодня чернокожим жителям Соединенных Штатов и даже иммигрантам, всего два поколения назад был немыслим, да и теперь кажется абсурдным большинству людей в «третьем мире». Американские бедняки, например, могут рассчитывать, что школьный надзиратель обеспечит посещение школы их детьми до семнадцатилетнего возраста; врач уложит их на больничную койку за 60 долларов в день (а это равно трехмесячному доходу большинства людей в мире). Но такая опека лишь усиливает их зависимость от этого попечения, ослабляя их способность организовывать свою жизнь, исходя из собственного опыта и ресурсов, в рамках своего сообщества.
Уловки-близнецы, манящие все большим обслуживанием — доступным в Соединенных Штатах и обещаемым в Латинской Америке, дополняют друг друга. Бедняка с севера обессиливает то самое двенадцатилетнее обучение, отсутствие которого ставит на бедняке с юга клеймо безнадежно отсталого. Но ни в Северной, ни в Латинской Америке обязательные школы не дают бедным равенства с богатыми. Однако и там, и там сам факт существования школы лишает тех, кто беден, сил и мужества, не позволяя им взять власть над собственным учением. Во всем мире школа оказывает антиобразовательное влияние на общество: школа признается единственным институтом, специализирующимся на образовании. Провалы школы воспринимаются большинством людей как доказательство того, что образование является очень дорогостоящей, очень сложной, таинственной, а часто и почти неразрешимой задачей.
Обязательное и равное для всех школьное обучение должно быть признано недостижимым, по крайней мере экономически. В Латинской Америке на каждого выпускника вуза тратится в 350-1500 раз больше средств, чем на среднего гражданина (т. е. человека, стоящего где-то посередине между самыми бедными и самыми богатыми). В Соединенных Штатах несоответствие меньше, но дискриминация острее. Самые богатые родители, приблизительно 10 %, могут себе позволить дать своим детям частное образование и помочь им получить гранты, предоставляемые фондами. Но, кроме того, им достается в 10 раз больше государственных средств в расчете на обучение одного ребенка по сравнению с аналогичными расходами для 10 % самых бедных семей. но они и налоги платят! Причина в том, что богатые дети дольше учатся в школе, стоимость университетского года неизмеримо выше стоимости школьного, а большинство частных университетов, хоть и косвенно, но все же зависит от денег, полученных от налогоплательщиков
Школа является и самым большим, и наиболее анонимным предпринимателем. Действительно, школа — лучший пример предприятия нового типа, после гильдии, фабрики и корпорации. Время многонациональных корпораций, которые преобладали в экономике, теперь прошло, и их могут в один прекрасный день сменить супернациональные планировочные службы. Эти предприятия предоставляют свои услуги таким способом, что люди чувствуют себя обязанными потребить их. Они интернационально стандартизированы, периодически пересматривают стоимость своих услуг и везде работают в одном и том же ритме.
Я полагаю, что современный кризис образования требует, чтобы мы рассмотрели саму идею обязательного учения, а не методы, используемые в ее принудительном осуществлении. Процент отсева, особенно учеников старших классов и учителей начальной школы, говорит о необходимости коренного пересмотра этой идеи. Школьные практики, считающие себя либеральными учителями, подвергаются нападкам со всех сторон. Движение свободных школ, путающее дисциплину с идеологической обработкой, клеймит их как сторонников жесткой руки. Образовательный технолог демонстрирует неумение учителя измерять и изменять поведение. Школьная администрация, которая его нанимает, вынуждает его кланяться и Саммерхиллу, и Скиннеру, наглядно показывая, что обязательное учение не может быть либеральным предприятием. Неудивительно, что уровень беглых учителей достигает уровня их учеников.
Я уверен, что существует не больше четырех — возможно, даже трех — различных каналов учения или полей обмена знаниями, которые при изменении способа учения могут сохранить все свои необходимые ресурсы. Ребенок растет в мире вещей, окруженный людьми, которые служат ему примерами и моделями навыков и ценностей. Он находит сверстников, с которыми может спорить, соревноваться, сотрудничать и обсуждать; если ребенку повезет, он встретится с критикой со стороны опытных старших, которые действительно заинтересованы в его продвижении. Предметы, модели, сверстники и старшие — это четыре ресурса, и все они требуют разных соглашений о свободном доступе к ним каждого человека.
«Образец навыка» — это человек, который обладает навыком и готов продемонстрировать его на практике. Такая демонстрация часто составляет необходимый ресурс для потенциального ученика. Современные изобретения позволяют нам запечатлеть
Люди, которые могут демонстрировать навыки, будут в изобилии, как только мы научимся распознавать их вне учительской профессии.
Настаивать на сертификации учителей — еще один способ поддерживать дефицитность навыка. Если медсестер поощрять становиться медсестрами, если их принимать на работу только благодаря явно продемонстрированным навыкам делать уколы, заполнять историю болезни, давать лекарство, нехватка квалифицированных медсестер была бы быстро восполнена. Сертификация сейчас ограничивает свободу образования превращением гражданских прав на получение знаний в привилегию академической свободы, доступной сейчас только окончившим школу. Чтобы обеспечить доступ к эффективному обмену навыками, нам нужно законодательство, которое генерализует академическую свободу. Право преподавать любые навыки должно защищаться, как свобода слова. Как только не будет ограничений в преподавании, они быстро исчезнут и из процесса учения
Подбор партнеров
Наихудший — школьный — подбор партнеров состоит в том, что в одном классе, в одной и той же комнате собираются ровесники и изучают в одинаковой последовательности математику, обществоведение или грамматику. В лучшем случае ученику разрешается выбрать один или несколько курсов. Группа сверстников всегда формируется вокруг цели учителя. Однако хорошая образовательная система должна позволять каждому человеку самому определять вид деятельности, для которой он ищет партнера.