Если бы движения «Оккупай» не было – власти следовало бы его придумать. Ведь если уж протест неизбежен, то пусть это будут не толпы погромщиков или же боевые ячейки, а нестройная толпа пацифистов, вооруженных твиттером и фейсбуком. С нетрадиционным протестом полиции гораздо легче справиться, чем с традиционным: дубинки и слезоточивый газ по-прежнему эффективнее социальных сетей.
И пусть себе оккупаевцы тешат себя мыслью, что они зарождают новую культуру протеста, создают системы горизонтальных связей, выстраивают автономные зоны. Серьезным людям это нисколько не мешает делать бизнес и считать деньги, посмеиваясь над безобидными придурками. А как только возникнет помеха, старый добрый полицейский разгонит весь этот сброд без особых проблем: пусть дома в твиттере возмущаются.
Вопрос о том, почему анархисты есть только в сытой Европе и полусытых странах периферии, вроде России или Турции на самом деле часто приводит к неправильному выводу – мол, с идеей что-то не так. Конечно, актуальность анархизма следует подлатать напильником, но он уж точно актуальнее какого-нибудь пещерного фундаментализма. Тем не менее, от очереди в фундаменталисты отбою нет, а вот в анархисты угнетенные народы востока (как и других частей света) не очень торопятся.
И дело здесь, в первую очередь, в тактике.
Как известно, после поражения Испанской революции, анархизм фактически умер до 60-х гг. К тому времени, разочарование в традиционных левых партиях и движениях, которые сплошь и рядом оказывались ренегатами и соглашателями, привело к объяснению этого процесса самой структурой организаций партийного типа. Казалось достаточно отказаться от привычных партий, профсоюзов и, шире, сильных структурированных организаций – и наступит счастье. Горизонтальные и низовые структуры быстро возьмут контроль над революционным процессом в свои руки, а процесс обюрокрачивания таким структурам совершенно не страшен.
Основным аргументом в пользу этого аргумента стал плохо понятый опыт партизанских движений в странах третьего мира. Казалось, что если мобильные партизанские группы могут противостоять численно и качественно превосходящему противнику – то вот он секрет успеха. Даже если оставить за кадром вопрос о том, насколько можно перенимать опыт реальных боевых действий для движений, не ставящих себе задачу открытого вооруженного противостояния власти, то все-таки нужно заметить, что успешный опыт действительно автономных ячеек – большая редкость, даже нонсенс.
Тактику децентрализованного сопротивления не использовали ни Махно, ни испанские анархисты. И те и другие имели вполне оформленные армейские структуры, а испанцы еще и мощное политическое крыло, вполне «традиционного» типа.
Впрочем «новых левых» впечатляли не только они. Так, восхищение вьетнамскими партизанами привело к тому, что городские партизаны вроде РАФ нередко мыслили себя буквально филиалом Вьетконга в Европе. Однако Вьетконг ни в коем случае не был сетью автономных ячеек, более того, после провала наступления Тет, партизанские структуры, и так выстроенные по армейским принципам, начали комплектоваться на 80% из кадровых военных армии Северного Вьетнама. Кстати, тут мы еще видим и важность надежного тыла для успешных боевых действий.
Латиноамериканская герилья точно так же если и служит примером, то совершенно обратным. «Движение 26 июля» и выросшая из него армия кубинских повстанцев были уж точно не горизонтальными структурами. Их опыт интересен тем, что, не имея тыла, кубинцы сами создали его в горах Сьерра-Маэстры и лишь после этого начали вести активные действия. Попытка аналогичных действий без тыловой поддержки закончилась гибелью Че Гевары в Боливии.
Вряд ли может служить позитивным примером Будапештское восстание 1956 года, походя раздавленное Советской армией или опыт афганских моджахедов, тех еще либертариев: вывод СА из Афганистана заслуга не столько их действий, сколько изменившейся внутриполитической ситуации в СССР. Так что успешным опытом партизаны могут хвастаться в двух случаях – четкая и единая структура и надежный тыл. Ни то, ни другое в арсенал идей «горизонтального сопротивления» не входит. Вы спросите «казалось бы, причем здесь война»? А революция это война. Если революционер не собирается воевать, то он не революционер. Так что говоря принципах действия революционеров мы неизбежно устремлены к войне.
Тем не менее, успешный опыт «горизонтальных сетей» очевиден – на примере той же арабской весны. Однако, кто всегда выигрывал от успешных стихийных действий масс? Кто сейчас у власти в Египте, неужели свободомыслящие пользователи Твиттера? Очевидно, что ликвидация правящего режима – это потолок для самоорганизованной массы. После того как она сделает свое дело, власть и контроль над обществом берут специально созданные для этого структуры – традиционные организации с исполкомом и ответственными лицами. Это нам показывает практически весь исторический опыт стихийных восстаний – они могут лишь ликвидировать существующие социальные и политические институты, но вот построить им альтернативу – нет, такого не бывает. Это возможно только в безвоздушном пространстве, в котором, помимо восставших масс нет никаких политических сил. Но реальность такова, что контроль над обществом в условиях хаоса берут те, кто готов его взять – будь, то большевики, братья-мусульмане или даже анархисты.
Давайте посмотрим правде в глаза. Стихийное творчество масс хорошо лишь в первые дни революции, массы не могут быть проводниками неких особенных интересов, потому что массы не едины внутренне. Горизонтальные сети сопротивления рушатся под первыми серьезными ударами структурированных групп, а тот фетиш, который из них делают современные анархисты не основан вообще ни на чем, кроме теоретических допущений. Все достижения анархизма за его историю – это достижения анархистских организаций, анархистских профсоюзов и анархистских армий. Переход анархизма к сетевой тактике — это эпоха упадка, субкультуры и стагнации. Когда мы снова сможем побеждать, когда мы снова станем в силах навязывать свою альтернативу (и да, как бы это не отпугивало, быть авангардом), тогда анархизм выплеснется за пределы маргинальных тусовок, сквотов и центров капиталистической эксплуатации.
Анархизм станет оружием угнетенного большинства во всем мире, когда угнетенное большинство увидит в нем оружие, а не странную игрушку в руках странных людей, игрушку ломкую и ненадежную Сделать его оружием – в наших силах. Достаточно начать с отказа от наносных догм последних пятидесяти лет. Сильная организация с мощной инфраструктурой («тылом») – вот что всегда приводило анархистов к успеху. Успехи нужно закреплять, а не отказываться от них в угоду наркотическим бредням французских студентов середины прошлого века, которые давно уже забили на всякий анархизм и сделали карьеру в Европарламенте.